Пинбол
Шрифт:
— Что ты думаешь о его музыке? — поинтересовался Домострой.
— Она хороша. Возможно, лучше ее сейчас нет. Бизнес, как правило, сжирает большой талант — но тут другой случай. Годдар с каждым днем набирает силу. Признаю, что в его работе заметно постороннее влияние, но он вразумителен и всегда попадает в самое яблочко. Он сознает, что вторичен, но, несмотря на заимствования из латиноамериканского и местного фольклора, у него лучший в этом стиле звук, который мы когда-либо имели. Не говори, что он тебе не нравится!
— Не очень-то, — сказал Домострой.
— Проблема отцов и детей, — поддел его Нэш. — А может быть, ревность? Много ли на свете по-настоящему вразумительных произведений искусства?
— А как насчет его текстов? — спросил Домострой, защищаясь от колкостей.
Нэш принялся скручивать следующий косяк.
— Я считаю, что вкус
Из камня
Из русел высохших рек
Любовь пробивается вверх.
— А как насчет песни "Мир кончится"? Можешь себе представить кого-нибудь еще, кто сумел бы положить на музыку вот эти замечательные строки Арчибальда Маклиша!
И он с жаром принялся декламировать:
Мир кончится, когда его метафора умрет.
Век станет веком, прочее не в счет.
Когда поэт в гордыне создает
Те символы, что душу очищают,
То мир его не понимает
И зримый образ предпочтет
Погибельный, ведь явленная мысль
Теряет смысл…
— И это сингл с миллионными тиражами! Тут не поспоришь, тебе не кажется?
— Может, и так, — сказал Домострой, — но как насчет песенок типа "Прыщавая дама"? Все эти претенциозные словесные игры на тему фармацевтики: крем «Блондит», лосьон «Нудит», жирная маска, губы как сказка. Или еще эта — "Утопия порноутопии", где он вещает: деторожденье — акт творенья, предохраненье — заблужденье, самоудовлетворенье — обученье размноженью. Тебе не кажется, что это полная чушь?
— Если и так, то претензии следует предъявлять к массовой культуре, которая постоянно рекламирует весь этот хлам, — возразил Нэш. — Годдар же явно высмеивает ее. Более того, это прекрасно понимают его юные фанаты. Тебе все это не по нутру, но, видимо, дело в возрасте. Имей это в виду.
— И не подумаю, — проворчал Домострой. — Инфантильное пустозвонство на телевидении и в музыкальных ящиках не может скрасить мне старость.
— Не будь пристрастен, Домострой. Творчество Годдара — это итог достижений всех его великих предшественников, таких монстров рок-н-ролла, как Элвис Пресли, Джон Леннон, Боб Дилан, Элтон Джон, Брюс Спрингстин, а также тех, кто работал в стиле фанк, соул, регги. Разумеется, в этом списке должны быть упомянуты и Нат Кинг Коул, и Тони Беннет. Ко всему прочему, Годдар использует в своих сочинениях приемы Карлхаинца Штокхаузена и всю эту нынешнюю навороченную электронику: от примитивных "Саунд Сити Йоханна" и «Пье-номэйт» до «Хаммонда», "Муга", «Бачлы», синтезаторов АРП, «Пугни», "Синти" и «Гершвин». У него все идет в дело!
Домострой внимательно слушал. Помолчав, он сказал:
— Все-таки не могу поверить, что в свободном обществе, свихнувшемся на информации, никто не в состоянии установить личность самого популярного музыканта!
— Любой вправе попытаться отыскать истину, и, поверь мне, многие пытались. Помнишь, как все журналы предлагали вознаграждение тому, кто назовет подлинное имя Годдара или предоставит его фотографию с доказательством подлинности? Тогда откликнулись сотни парней, каждый из которых назывался Годдаром, а некоторые даже пели похоже. А когда истинный Годдар не явился на присуждение первой из трех полученных им премий «Грэмми» — на поиски бросились все телеграфные агентства, все диск-жокеи, все ищейки и сыщики Американской ассоциации звукозаписывающей промышленности, а также несостоявшиеся музыкальные критики, авторы песен, сплетники и прочие обитатели "Переулка жестяных кастрюль" [4] — главной тусовки распространителей звукозаписывающих фирм! И что же они обнаружили? Ничего, кроме обычных ложных следов и пустых догадок: одни говорили, что, дескать, он потому скрывается, что калека; якобы лицо его изуродовано в автомобильной катастрофе; он страдает пляской святого Витта; он будто бы получил предупреждение от некоего поклонника или, наоборот, завистника, что если когда-нибудь появится на публике, то вместо цветов и поцелуев получит пулю в лоб; другие заявляли, что трахались с ним, помогали ему писать музыку и тексты; третьи — что он плотно сидит на игле — героиновый наркоман, не желающий лечиться; или вот еще: он якобы чудище с имплантированным в мозг механизмом, вызывающим галлюцинации и позволяющим ему часами заниматься электросексом с такими же уродами! Наконец, утверждают, что тайна, которой он себя окружил, — не более чем хитрый рекламный трюк — лучший из всех. Публика всегда в напряжении, а звезду не достанет ни один придурок; ведь пока никто не знает, кто такой Годдар, никто и выстрелить в него не может. Музыкант, теряющий голову от собственной популярности, будет публично обезглавлен. Вспомни Джона Леннона.
4
"Переулка жестяных кастрюль" — район магазинов грампластинок и музыкальных издательств.
Нэш допил свое пиво и взглянул на часы.
— На твоем месте я бы сдался, — заключил он. — Пусть кто-нибудь другой этим занимается. Годдар все сказал, спев эти строки из джойсовского "Улисса":
Открою Вам,
Что рад бы сам
Я невидимкой стать. [5]
А почему бы и нет? Если такой великий человек, как Годдар, хочет быть невидимкой, ну что ж, имеет право. И сомневаюсь, что кто-то до сих пор возится в этом дерьме.
— Моя подруга, — напомнил Домострой. — Что мне сказать ей?
5
Перевод В.Хинкиса и С.Хоружего.
— Предложи ей взамен побегать за мной. Я в здравом уме, выгляжу как рок-звезда и, что самое главное, ни от кого не прячусь!
В нью-йоркской публичной библиотеке Домострой сосредоточенно изучал одну статью за другой, но не находил ничего для себя нового, ни единой зацепки. Из года в год у пластинок Годдара был самый высокий рейтинг, с каждой неделей его музыка становилась все популярнее, заполонив, казалось, все телевизионные и радиоканалы, однако никто так и не исхитрился узнать, кто же он такой, и его тайна оставалась неразгаданной. Один теоретик музыки из Сан-Франциско утверждал, что Годдар был его студентом в Беркли, разделял кредо Декарта " Larvatus prodeo — хожу неузнанным" и писал эссе, по духу очень близкие его же знаменитой песне "Душа страждет". Теоретик заявлял, что, когда он попытался связаться со своим бывшим студентом, выяснилось, что нынче тот вне досягаемости и никто из его друзей не имеет о нем никаких достоверных сведений. Диск-жокей с Манхэттена с такой же уверенностью сообщал, что Годдар некогда был крестьянином и проживал с женой и тремя детьми на отдаленной ферме в северной части штата Нью-Йорк. А известный английский рок-гитарист был убежден, что они с Годдаром, прежде чем добились успеха, долгое время околачивались в неком лондонском джаз-клубе. Также и экстрасенсы, работающие по найму в таблоидах и музыкальных журналах, изображали Годдара то патологически застенчивым провинциальным юношей, забившимся в свою берлогу, где он вместе со своими музыкальными редакторами сочиняет и записывает музыку, то — наркоманом из промышленного центра, временами нуждающимся в госпитализации; третий утверждал, будто Годдар, прежде чем скрыться от посторонних глаз, был известен миру под другим именем как посредственный исполнитель в стиле «кантри», и лишь в результате заговора ЦРУ и с помощью наемных профессиональных композиторов, а также влиятельных друзей из большого бизнеса и любовницы, ранее являвшейся известным голливудским агентом, ему удается так долго избегать разоблачения.
Скрепя сердце Домострой принял решение взглянуть на "Удар Годдара", популярную вест-сайдскую дискотеку, названную в честь Годдара и уделявшую особое внимание его музыке, "Удар Годдара" отличался от большинства дискотек тем, что вместо крутящих пластинки диск-жокеев здесь выступали живые исполнители, нередко весьма изощренные рок-н-рольные и поп-группы, для которых появление в "Ударе Годдара" было равносильно паломничеству в Мекку.
Домострой не выносил дискотек и держался от них подальше даже во времена своей популярности, когда его туда приглашали. Объяснял он это просто: намешанная компьютером, усиленная роботом и воспринимаемая танцующими человекоподобными автоматами, дискомузыка не является искусством.
Когда Домострой вошел в "Удар Годдара", одна из сменяющихся в этот вечер групп с шумом стаскивала со сцены аппаратуру, в то время как другая устанавливала свою. Прежде чем Домострой пробился сквозь потную толпу к бару, начала выступать новая команда и повсюду закачались обнимающиеся парочки.
Когда он наконец оказался у стойки и заказал "Куба Либре", бармен, латиноамериканец со свирепыми усами, зыркнул на него и спросил:
— Что это такое?
— "Куба Либре"! — повторил Домострой погромче.