Пинбол
Шрифт:
— С тобой все в порядке, Джимми? — спросила Донна, похлопывая его по плечу.
Остен поднял руку и нащупал шишку на затылке, затем взглянул на руку, нет ли на ней крови. Крови не было.
— Со мной все в порядке, — сказал он, не забыв инстинктивно изменить голос.
— Я думал, ты студент. А ты, оказывается, шпион, — подошел к нему Домострой.
"Рожденные свободными" зловеще заулыбались.
Остен чувствовал себя малолетним воришкой, которого схватили за руку в кондитерской лавке, и мысль о том, как он смешон в глазах Донны и Домостроя,
— Мне плевать на то, что ты думал! — крикнул он. — Я-то знаю, чем вы здесь занимаетесь!
— Что ты хочешь этим сказать? — отпрянув, ахнула Донна.
— То, что сказал. — Остен ухватился за возможность предстать обманутым любовником. — То, что ты мошенница и лгунья! Разве не так?
Донна вспыхнула.
— Ты не знаешь, что говоришь! Как ты можешь быть так несправедлив ко мне — и к себе самому? Я здесь играю на рояле. Разве тебе не известно, как это важно для меня? Ты не имеешь права… никакого права… — Она отвернулась, скрывая слезы.
— Гляди, с каким партизанским набором он вышел пошпионить, — подал голос один из "рожденных свободными" и, поигрывая мускулами, сделал несколько шагов в направлении Остена.
— Почему бы тебе не вернуть все это обратно в ЦРУ, парень? — поддакнул второй.
— Зря только портишь казенное имущество. Здесь пока еще не Сальвадор, — усмехнулся третий.
— Успокойтесь! — попытался угомонить головорезов Домострой. — Он не работает на ЦРУ. Просто шпионит за ней, — он махнул рукой в сторону Донны. — Она его подружка.
Бандиты заржали, и Донна с упреком посмотрела на Домостроя:
— Патрик, прошу тебя…
— Он прав, Донна, — перебил ее Остен, стремясь сбить с толку Домостроя. — Он прав, — медленно повторил он, вставая. Он расправил плечи, поморщился и покосился на девушку: — Я хотел выяснить, что между вами происходит. — Он бросил испепеляющий взгляд на Домостроя, и троица "рожденных свободными" радостно захихикала.
— Ну и наглый же ты, парень, — протянул один из них. — А известно ли тебе, что ты без разрешения залез на чужую территорию? — Он подмигнул приятелям. — Это страна "рожденных свободными", здесь для тебя заграница, парень; это место давным-давно откололось от дяди Сэма. Еще раз тебя здесь поймаем, сынок, это дорого тебе обойдется!
— В следующий раз я буду знать, что с вами делать! — огрызнулся Остен.
Наконец Донна взяла себя в руки. Она уже не собиралась плакать, просто злилась.
— Следующего раза не будет, Джимми, — сказала она. — А теперь, я думаю, тебе лучше уйти. — Но голос ее все-таки задрожал, когда она добавила: — Я больше не хочу тебя видеть.
— Подожди, Донна, — вмешался Домострой, — не будь к нему столь сурова. — Он положил микрофон и магнитофон в кресло, которое прежде занимал Остен. — Он просто пытался защитить тебя. Наверное, беспокоился, как ты тут… одна…
— Это не означает, что ему позволено повсюду рыскать за мной! — воскликнула Донна, бросив взгляд на Остена, но тут же повернулась к Домострою. — У него не было права — вообще никакого права — так поступать. — Казалось, самообладание снова покидает Донну, у нее на глаза навернулись слезы. Все же она справилась с собой и, отпихнув стул, что стоял у нее на дороге, подошла и села за рояль. — Давай работать, Патрик, — спокойно сказала она и ударила по клавишам.
— Прости меня, Донна, — сказал Остен. — Возможно, когда-нибудь ты поймешь мои чувства.
Один из "рожденных свободными" фыркнул. Другой, передразнивая хрипотцу Остена, сказал:
— Возможно, когда-нибудь, парень, мы выбьем дерьмо из твоей тугой задницы.
Остена захлестнула волна гнева, и он выпалил, повернувшись к Домострою:
— Придержи свой иностранный легион! — Затем, все еще в бешенстве, обратился к Донне: — А что до тебя, Донна, — ты достойна лучшего хахаля, чем дешевый фигляр из ночного клуба!
— Как, ты еще здесь? — не оборачиваясь, бросила Донна.
Он устремился к выходу, но один из "рожденных свободными" преградил ему путь, размахивая длинным ножом.
— Дай ему пройти, — с трудом сдерживая ярость, проговорил Домострой. — Пусть забирает свои шпионские игрушки и катится подслушивать кого-нибудь еще.
Когда Остен ушел, Домострой обменялся рукопожатиями с каждым из молодых людей:
— Спасибо за то, что глаз не спускали. Вы сделали большую работу.
— С нашим удовольствием, — отозвался самый длинный и натянул кепку. Смеясь и болтая, они отправились восвояси, но в дверях длинный обернулся и долгим взглядом окинул Донну.
Очутившись на свежем воздухе, Остен почувствовал, как ему больно. Боль распространялась по всему черепу и спускалась к левому плечу, так что рукой было не шевельнуть. Добравшись до машины, он обнаружил, что кто-то украл его куртку и бумажник, где, помимо тысячи с лишним долларов, лежали его студенческий билет и калифорнийские водительские права.
Он швырнул микрофон и магнитофон на заднее сидение, сел за руль и направился обратно к Манхэттену. Он ехал медленно, опасаясь, что невезучесть и раскалывающаяся голова сыграют с ним по дороге злую шутку.
Копаясь в своих мыслях, Остен обнаружил, что его более всего обескураживает вовсе не потеря Донны, а провал задуманной операции. Он не сомневался в серьезности заявления Донны, как и в том, что никогда больше не увидит ее, хотя и не был уверен в близких ее отношениях с Домостроем. Расстроенный тем, что она выскользнула у него из рук, он, однако, испытывал и чувство облегчения, столь неожиданно освободившись от нее, ибо мучительность их нынешних отношений слабо напоминала ту любовь, которую он когда-то испытывал к Донне. И пусть сейчас он вынужден отложить свои попытки выяснить, какое отношение имеет — и имеет ли вообще — Домострой к фотографиям обнаженной из Белого дома, у него, во всяком случае, осталась Андреа, возможно послужившая натурой для этих снимков, она же и потенциальный автор писем, Андреа, о которой пока он мог только мечтать. Она более чем достойна всяческого внимания, даже если не окажется женщиной из Белого дома.