Пинской — неизменно Пинской!
Шрифт:
Если кавказец пошёл на уговор, он его держит железно и трепетно. Отзвучали жалобные мужские крики. Но чувства жопников, конечно, не остыли. Голодные стаи рыскают от станции к станции: чтобы соблазнить курортника, несут с собой выпивку, фрукты. И прут магнитофоны.
Пинской думает об этом не сказать чтобы с сочувствием, однако же, заинтересованно. Услужливо сыплет хиханьку на подначки Бородастого. А колёса постукивают на стыках — скорый мчится по побережью. Всё ближе конец пути — Гагра. Блекнут дневные краски юга,
Бородастый высказывает Пинскому уже без всякого стеснения:
— Что, сучка, чуешь нехорошее? Угождай — не теряй дорогое время.
Банда:
— Ха-ха-ха!
Пинской поёживается и объясняет с виноватым видом:
— Да я вот всё думаю — чем угодить...
Главарь в рык:
— Ну, пр-ридумал?
Пинской помялся, как девочка, и с ужимкой вякает:
— Могу... в туалет проводить тебя...
Хохот громыхнул на весь вагон-ресторан. И вот уже братки смотрят на дельца как на последнюю падаль. До чего изговнялся от страха! Экая пакость. А недавно встречали его почти с поклоном...
Главарь наслаждается: плюнул на два пальца, пригладил Пинскому чёлку:
— Веди-и!..
Пошли вдвоём в нужник. И хотя Бородастый пьян, воры не опасаются, что спутник ему что-нибудь сделает. Если б он посмел в нынешнем положении — весь Закон встал бы против него. Всюду найдут: с живого будут кожу сдирать узенькими лентами. И он это знает.
Ввалился Пётр в нужник — Пинской за ним. Глянул на часы: через две минуты — станция. Бородастый икает, сопит, усмехается:
— Ну-у... сымешь с меня брюки?
Спутник говорит:
— Немного позже. — Его рука в кармане, а там — кастет. Бандюгу кастетом — бамц в висок. И — с хорошим размахом — по лбу.
Пётр в отключке привалился к стенке, бряк на задницу. Поезд тем временем встал. Пинской выждал, когда он тронется, опустил окно. Он обладал силой гимнаста — и хотя и с немалым напряжением, но поднял Бородастого и сбросил на придорожные кусты. Тут же выпрыгнул и сам: поезд ещё не набрал скорость.
Бородастый очнулся в траве под деревьями, куда его откатил спутник. В башке от боли треск; всё перемешалось-спуталось. Слышит голос Пинского:
— Пётр, ты живой? А ведь с верхней полки упал!
Кругом темно: уже наступила ночь. Туша лежит — мозги в контузии.
— Где мы?
— В поезде. Но он не может ехать. Ты бросился на проводника, вырвал у него... ну, то, что он поднимает... х...! И сломал! Ему нечего поднять. Ты хоть помнишь, как отнимал у проводника это самое?
Пётр вспомнил: и бросался, и отнимал...
— По пьянке это... а я не хотел. Ехать надо! Чего теперь-то?
Пинской суёт ему в пасть горлышко фляжки, а в ней — «белый медведь».
— На-ка попей, пока проводник новый х... достанет.
Бородастый пососал, отрубился. Пинской стащил с него брюки. А между деревьями мелькает луч фонарика: подходит стая мужеложцев. Осветили:
Стая вмиг впала в страшную нервность. К Пинскому:
— Та-а-ргуешь, друг?
— Никогда! Приятель попросил снять с него брюки — я снял. Больше ничего.
— А зачэм он просил? Он хочэт?
Пинской видит при стае магнитофон «Романтика» [2] , который так любили туристы и геологи.
— Спросите — не немой: ответит!
Жопники включили маг, треплют Бородастого по загривку, а по заду жадно — хлоп-хлоп-хлоп!.. У всех наружу торчат.
— Дарагой, хароший, нэ малчи!
А он мычит и только ветры пускает. Жопники в экстазе. Гляди, начнут друг через дружку прыгать. Один прилёг к Петру на траву, суёт ему в ладонь залупу:
— Хочешь рукой попробовать — попробуй! Что скажешь?
2
Известный в шестидесятые годы переносной магнитофон «Романтика» весил шесть килограммов (Прим. автора).
Бородастый руку сжал:
— А-а... нашёлся х...! Не бойся, я его ломать не буду. Давай поехали!
В ту же секунду ему и впёрли. Какая понеслась дрючка! Один вздрогнул — его уже очередной оттолкнул и влупляет...
А все вопли, мыки-рыки Бородастого — то, мол, от удовольствия.
Пинской стоит в сторонке, наблюдает ажиотаж и поджидает банду. Знает — она, спохватившись, сорвала стоп-кран и мчится вдоль линии назад. Главарь, живой или мёртвый, должен быть вблизи насыпи. И Пинской не успел уйти далеко...
Несутся бандиты, на бегу представляют процесс пыток... Кусты трещат, топот — будто от табуна.
Как открылось им зрелище многолюдное — впору заржать. Луна озарила перекошенные лица урок, финки сверкают. Но и у кавказцев ножи, а не прутики. Очередь к Бородастому собралась такая — на каждого братка придётся по дюжине.
Бандиты беснуются: как вырвать поруганного? Их к нему не подпускают, и поругание идёт полным ходом. Самый старший жопник, пожилой, с золотыми зубами, потребовал от банды минуту молчания. Как врубит «Романтику» на предельную громкость!
Вот они: явственные слова главаря... К тому же, различимо, что голос довольный.
Языки и прикусились. Стоят воры ошалелые, баранами зырят, как с их паханом занимаются... Но, наконец, маленько очухались, стали переглядываться. Виден в глазах вопрос: что это значит?..
А значит оно то, что вместо Петра Бородастого есть гадственный петюнчик. Всё его прошлое теперь — противная харкотина. Ни у одного вора не может к нему быть ничего, кроме презрения. Ни один не сядет на тот стул, на котором сидел петюнчик.