Пионер.Прощай СССР

— Завтра — родительский день… И это, товарищи пионеры, полный трындец. Не знаю, как ваши предки, а меня мать точно прибьет. Сначала прибьёт, когда узнает о случившемся, а потом еще раз прибьет, когда узнает об исключении. — Произнес с тоской Мишин и уставился туманным взглядом вдаль. Не хватало только слезы, которая сбежала бы по его пухлой щеке.

— Два раза убить невозможно. — Флегматично заметила Селедка. — А меня не убьют. Но будут весь год вести себя так, будто им за мое поведение жутко стыдно… Даже и не могу сказать, что хуже. Умереть в четырнадцать

Остальные присутствующие хором вздохнули. Я, кстати, тоже вздохнул. Встреча с матерью Ванечкина становилась неизбежным событием. И это очень плохо. Надеюсь, Элеонора потратит на беседу с родителями большую часть времени, которое они тут пробудут. А еще надеюсь, что случится чудо, которое позволит нам избежать исключения из рядов отдыхающих в лагере детей. Я вообще не готов сейчас к воссоединению с семьей Ванечкина.

Мы сидели в беседке, полным составом. За несколько последних дней это уже стало традицией. Я, Ряскин, Мишин, Богомол, Селёдка и Маша. Остальные подростки из отряда бродили неподалеку парами. Будто в тюрьме на выгуле, честное слово.

События, приключившиеся по вине Федьки, как-то объединили нас шестерых. Странно, но факт. Хотя более разных людей, конечно, представить сложно. Конечно, насчет меня и Фокиной все понятно. Насчет дружбы можно не обольщаться. Тут больше имело место партнерство. Мы единодушно пришли с ней к выводу, что для решения проблемы, которая вдруг стала общей, нам лучше объединить усилия. Поэтому сегодня днем, например, сбежали от остальных в лес…Хотя, нет. Надо по порядку…

После того, как злая Элеонора озвучила решение насчет родительского дня, жизнь наша стала еще более тяжелой. Казалось бы, куда уж тяжелее, а вот ни черта подобного. Нет предела совершенству. И фантазии Константина Викторовича… Когда ж он уже, сволочь такая, куда-нибудь денется…

Константин вместе с Бегемотом, которая слова Элеоноры тоже приняла близко к сердцу, пришли к выводу, что все проблемы — от нечего делать. Соответственно, лучший выход — загрузить нас так, чтоб мы света белого не видели.

— Терпение и труд все перетрут! — Торжественно провозгласила Бегемот, едва мы вернулись в корпус. Сразу этой фразы никто из нас не оценил. А зря.

Просто, честно говоря, следующие пару дней, которые оставались до выходных, напоминали адский ад. Я даже представить не мог, насколько буквальной была фраза Нины Васильевны.

Я едва успевал закрыть ночью глаза и заснуть, а это вообще не просто, когда рядом на стуле сидят либо Прилизанный, либо Нина Васильевна и гипнотизируют нашу троицу, опасаясь очередного фокуса, как уже прямо в ухо звучал противный голос Константина Викторовича.

— Встава-а-а-а-ай, Ванечкин. Встава-а-а-ай. Миши-и-ин! Ряскин! Подъём. Труба зовет.

Более того, этот придурок использовал выражение про трубу вовсе не в переносном смысле, как могло бы показаться. Он притащил откуда-то пионерский горн, самый настоящий, и следом за словами шло действие.

Прилизанный начинал дудеть в эту металлическую хрень, издающую самый отвратительный звук на свете. Отчего у меня возникало ощущение, будто настал натуральный апокалипсис и звук вылетает не из блестящего предмета, в который до усёру дует вожатый, а это несутся самые настоящие всадники смерти. И несутся они прямиком в пионерский лагерь.

Когда Константин сделал это в первый раз, из соседнего корпуса даже прискакала воспитатель младшего отряда.

— Что случилось?! Горим? Пожар? Потоп? — Она таращила глаза, нервно хватала ртом воздух и по-моему была на грани паники.

Ясное дело. От этого звука можно умом тронуться. Волосы воспитателя стояли дыбом, блузка была застегнута неправильно. Видимо, Прилизанный своим дудением разбудил не только нас.

— Все хорошо. У нас подъем. — Сообщил ей довольный произведённым эффектом Константин Викторович.

— Да?! — Воспитатель возмущённо взмахнула руками, — А мне кажется, у вас — отбой. Отбой мозга, который вообще перестал соображать! Напугали и меня, и детей…

С этими словами она выскочила из корпуса, пообещав Константу, если он не прекратит безобразие, администрации лагеря будет доложено об этом непотребстве. Но, скажу честно, Прилизанного ее угрозы вообще не напугали. Наоборот, вдохновили. Мне кажется он хотел, чтоб администрации лагеря доложил о том, как активно ведется работа с детьми. Сам себя ведь не пойдешь нахваливать. На следующее утро Константин Викторович снова будил отряд пионерским горном.

— Просто убейте меня… — Простонал кто-то из пацанов. — Пожалуйста, убейте и все. Так же невозможно…

Думаю, вполне понятно, что все это не добавило любви к нам со стороны товарищей, которые должны были терпеть подобные издевательства вместе с провинившимся.

— Водные процедуры и на пробежку! Марш! Умываемся бодрящей холодной водой! Закаляемся! — Орал Константин, как ненормальный, пугая бедных пионеров своим интузиазмом, едва мы только успевали выбраться из кроватей.

Подростки, хлопая сонными глазами, пытались понять, они уже умерли от звука горна и это пионерский ад, где их по-прежнему преследует чокнутый вожатый, или спасения не видать вообще.

Причина столь неадекватного поведения Прилизанного была в том числе и в Нине Васильевне. Точнее, в ее поддержке странных педагогических методов воспитания. Просто Бегемот решила, что, как говорится, дурной пример — заразителен. И если сейчас они будут грузить только нас, освободив от плотного графика других детей, есть вероятность, кто-то из остальных подростков тоже сойдёт с верного пути, поддавшись нашему опыту. Поэтому, на всякий случай, перепадало всему отряду. Девчонкам повезло лишь в том, что Елена Сергеевна была гораздо адекватнее Костика. Они просыпались в спокойной обстановке. Ну, а в остальном, так же отхватывали веселья. Авансом, так сказать.

Мне уже казалось, если честно, товарищи так сильно ненавидят меня, Ряскина, Мишина и Богомола, что мы имеем все шансы однажды утром не проснуться. Нас просто ночью по-тихому угандошат подушкой. На лицо положат, наступят коленочкой и все. В принципе я их даже понимал. Мы расплачивались за содеянное, а они за то, чего вообще не творили.

После пробежки, которая выглядела как три круга по периметру лагеря трусцой, наступало время завтрака. Есть приходилось быстро, потому что вдоль столов, заложив руки за спину, расзадивал Константин Викторович. Подростки из других отрядов смотрели в нашу сторону с сочувствием, но помочь рискни, естественно, не могли.