Пипец Котенку!
Шрифт:
Осматриваю поле будущей битвы. Комната пять на пять метров. Вдоль стен идут трубы, на полу валяется всякий хлам и стоят несколько деревянных ящиков. На ногах четыре противника — три незнакомых, явно неместных придурка, вооружённых дубинами и обрезками труб.
И Тарас, который держит за руку мою Светочку. Ее рот замотан грязной тряпкой, на лице ссадина, а платье порвано. То платье, что я ей купил! Не говоря уж о том, что с мясом вырванный лиф совсем не прикрывает нежную грудь.
Эти подонки, наверняка, лапали её…
Не думаю, что они надругались над ней. Нет. Но всё равно…
НЕ ПРОЩУ!
Смерть, смерть и смерть!!!
У меня в голове как будто бомба взрывается. Перестаю контролировать себя. Хрустнув пальцами, создаю печать Громового молота. У меня в руках появляется двуручный боевой молот, состоящий из маны и молний.
В очередь, сукины дети!
Подлетаю к ближайшему отморозку. С размаху опускаю оружие. Хлипенький духовный доспех не выдерживает. Череп сминается, брызги крови летят во все стороны. Он уже мёртв, но упасть не успевает. Вторым ударом окончательно разношу его тупую башку в клочья, и на пол валится уже почти безголовое тело.
Думали, что легко отделаетесь?! НЕТ! Я вас всех уничтожу и залью эту комнату кровью до потолка!
Ещё три будущих трупа не решаются напасть. Понимают, кажется, что серьёзно встряли. Сильнее всех поражён Овчуков. Прикрываясь рыдающей Светой, он приставляет нож к её горлу и верещит:
— А ну брось! Брось, урод!
— Что бросить, молот? Да на!
Громовик летит через комнату и врезается в грудину одному придурку. Разносит в щепки рёбра, разрывает плоть и исчезает, эффектно сверкнув напоследок. Парень отлетает к стене и страшно хрипит, пытаясь вдохнуть изодранными лёгкими. Так и задыхается.
Гриха врывается в комнату. Видя, что происходит, слегка бледнеет, но всё-таки сжимает кулаки и встаёт в боевую стойку.
— Что творится? — цедит он.
— Ты чо тут делаешь?! Назад! — орёт Тарас, размахивая ножом. — Котёнок, сука! Ты должен был один прийти! Ну-ка, это… На колени оба! Быстро!
Невозмутимо подхожу к тому ублюдку, которого вырубил первым. Он жив, даже понемногу приходит в себя и делает попытки встать. Но два беспощадных удара по затылку, усиленных старым добрым Гранитом, отправляют его в мир иной. Под разбитой башкой начинает растекаться багровая лужа.
Гриху, кажется, мутит, но он держится.
— Кто это? — выдавливает он.
— Черви, — хрипло отвечаю я.
— Твою мать! — орёт последний из нанятых Овчуковым придурков. — Режь эту суку, режь!
— А-а-а! — уже визжит Тарас. — Назад! А то я убью её! Убью!
— Не сможешь, — отвечаю я, вонзая в него острый, как бритва, взгляд.
Создаю печать Ментального удара. Пара жестов, чтобы сузить поле действия. Получается что-то типа Ментальной пули. Заряжаю маной и стреляю прямо в лоб Овчукову.
Тот падает навзничь. Светочка, прикрывая грудь связанными руками, бежит ко мне.
— Ты цела? — спрашиваю, получаю утвердительный кивок и говорю: — В коридор. Жди там.
Девушка исчезает за дверью. Последний оставшийся на ногах отморозок роняет обрезок трубы и поднимает руки:
— Пацаны, не спешите… Я, честное слово…
Не даю ему договорить. Оказываюсь рядом и ломаю ублюдку кадык. В качестве милосердия, чтоб не сильно мучился, проламываю пяткой висок. Насекомое задыхается и умирает в беспамятстве.
— Твою мать, Котов, — выдавливает Порохов и громко сглатывает. — Ты их всех убил.
— Не всех, — перевожу взгляд на Овчукова.
— Его тоже хочешь?
— Да. Но сдержусь, — подхожу и парой звонких пощёчин привожу Тараса в чувство.
Я всё ещё пылаю от ярости, но смерть четырёх ублюдков заставила немного прийти в себя. Когда Овчуков открывает глаза, бью ему в нос кулаком, но даже без Гранита. Правда, всё равно при этом ломаю.
— Я должен сделать с твоей башкой то же самое, — схватив Тараса за волосы, заставляю его посмотреть на того, кто получил Громовым молотом. — Но поступлю куда более жестоко.
— Ко-ко-котов! — кудахчет Овчуков. — Не надо!
— Надо. Ты ж меня убить хотел? — говорю негромко, но металла в голосе столько, что хоть гири отливай. — Привёл каких-то подонков в интернат. Похитил мою девушку и надругался над ней.
— Мы её не трогали, честно! То есть, ну, помацали маленько и всё!
Бью Тараса башкой о пол. Для анестезии. Он в сознании, но оглушен. Это помогает почти без воплей пережить то, что я выламываю его колени в обратную сторону. Исполняю фетиш покойного Бердыша.
— Вот так, — шепчу, наклонившись к уху исходящего слезами и соплями червя. — Теперь ты до конца жизни будешь хромать. И при каждом своём жалком шаге вспоминать меня. Котёнка, который превратился в тигра и порвал тебя на кусочки!
Так всё и заканчивается. Мы вызываем охрану, и затем приходится долго объяснять, что произошло. Наша версия простая: угроза жизни заставила мой магический дар активироваться, и я всех перебил. Григорий не видел, как я это делал, только результат. А сам я не помню. Находился в состоянии аффекта и всё такое.
Со скрипом, но нам верят. Тараса увозят в больницу, а оттуда ему путь прямиком на каторгу. Сговор с бандитами, похищение, покушение на убийство — Овчуков отправится в макровую шахту лет на семь, не меньше. Туда и дорога.
Мне никто не предъявляет обвинений. Оказывается, что гниды, которых я перебил, были в розыске и должны были попасть на виселицу. Остаётся только удивляться, как Тарас их нашёл.
Вот так я встретил первый Новый год в этом мире. Разнося черепа и ломая колени. Обидно? Немножко. Но в целом пофиг.