Пиппа проходит

Браунинг Роберт

Монсеньор. Я вижу все твои штуки, негодяй! Я бы хотел, чтобы ты хоть раз в жизни сказал правду; однако все будет про верено.

Управляющий. И как мои нелепые богатства обременяли меня! Я не смел требовать больше половины моих владений. Дайте мне, наконец, снять эту тяжесть с моей груди, прославить небо и умереть! Господин, вы не грубый и подлый идиот, как ваш брат, которого я запугивал до его смерти. Мы поймем друг друга Господин, я устраню ее для вас, эту девушку, — она

у меня здесь под рукой; не надо глупого убийства, вы не будете ни говорить, ни знать ничего о ней и обо мне! Я вижу ее каждый день, видел еще сегодня утром. Конечно, никакого убийства не будет; но в Риме куртизанки погибают каждые три года, и я могу увлечь ее туда, даже уже начал это дело. Здесь есть некий крепкий, голубоглазый и розовощекий англичанин, которым я и полиция иногда пользуемся. Вы соглашаетесь, кажется? Нет, не так… Я не говорю соглашаетесь, но вы дадите мне время, чтобы обратить в деньги мои имения и перейти Альпы! Это лишь маленькая, черноглазая, красиво поющая Филиппа; веселая девушка с шелкопрядильни. Я до сих пор всегда охранял ее от пути зла, потому что я всегда думал сделать благодаря ей вашу жизнь мучением! Теперь хорошо покончить это раз навсегда: не сколько женщин, которых я достал, выдадут ей Блефокса, моего красивого негодяя, за какого-нибудь знатного сеньора, а раз Пиппа будет запутана!.. вы понимаете? Из-за ее пения? Сделка заключена?

Снаружи слышен голос Пиппы, поющей:

Верхи дерев шумят над головой,

Растут цветы и травы под ногой,

Нет ничего в пределах бытия,

Чему б не научилась в детстве я!

Ведь что такое шепчет нам трава,

Щебечут птицы? — это все слова,

Но только речи царственней людской!

Я это знанье с жизнью приняла,

И я так ясно солнце поняла

И даже звезды сосчитать могла,

Как пальцы на моей руке!

Но никогда я не пойму в тоске,

Зачем скользит луна средь голубых равнин,

Когда из лунных взглядов ни один

Меня заметить бы не мог…

И взял меня внезапно Бог!

Пиппа проходит.

Монсеньор (вскакивая). Эй, люди там, — сюда, все сюда! Зажмите рот этому негодяю, свяжите его по рукам и по ногам! Он осмеливается… Я не понимаю и половины из того, на что он осмеливается… Уберите его отсюда, живо! Miserere mei, Domine! Живо, я вам говорю!

Комната Пиппы. Пиппа входит.

Мышь в своем закроме,

Пчелка в улье своем

И улитка во тьме

Спят под зимним дождем;

Но светляк, и землеройка, и большой червяк

Как проводят зиму, хаки

За совет спасибо, Занзи, слушать мне его смешно:

«Ешь миног и ешь овсянок, пей браганское вино».

Лето жизни пролетит с приветом,

Завтрашний забыть заставит мрак!

Но зима идет за летом,

А светляк, и землеройка, и большой червяк

Коротают зиму как?

Я на это не согласна…

мне она сказала так:

«Очисти ногти, башмаки твои —

Ха-ха — напоминают две ладьи».

Как эта девушка дерзка! Ужели б стала

И я такой? Но вред едва ли был

Лишь потому, что имя я узнала

Того, кто надо мною пошутил.

Я не встречалась с этим иностранцем

С кудрями русыми, с таким румянцем,

И он не совершал, как говорит она,

Шелкопрядильных мастерских обход.

Коль нам обещанное даст Лука сполна,

Вот будет хорошо: на следующий год

Я башмаки куплю и буду, Занзи, да,

Тебя нарядней, может быть, тогда!

Блеф… как там! Это б имя я поймала!

Когда бы стража Монсеньора вдруг

Не зашумела, разлучив нас двух;

Действительно, добра в том было б мало,

Чтоб наша болтовня в смущенье привела

Епископа, не знающего зла;

Но все-таки я б руку отдала,

Сказав, что смертный не имеет права

Держать себя так величаво;

Не ангел — лучший из людей,

Не самый худший превзойдет чертей,

И надо прятать гордость нашу, право!

Пусть это явится лишь мне самой укором!

Я только что была святейшим Монсеньором,

Тобою, мать Луиджи, и тобой,

Луиджи… Как он выбежал беспечно

Из башенки, отправившись, конечно,

Исполнить замысел какой-нибудь благой;

Едва прошел он в путевом наряде,

Как мрачная компанья между трав

Насупилась с досадою во взгляде,

Как будто в нем добычу утеряв.

Ах, я была и Юлия невестой,

Я занимала и Оттимы место,

И что же я теперь?.. Забавы прочь!

Пусть день для глупостей, для наставлений ночь!

День новогодний кончился привольно

К добру, ко злу ли — только я довольна!

Ах, даже лилия моя покойно спит.

Я сорвала тебе подругу молодую,

Смотри, какой цветок перед тобой горит!

Тебя чудеснейшему научу я:

Вот здесь уже раскрылись лепестки

Пятнистые, как мотыльки,

Тогда как листья, старый их наряд,

О дивных прежних формах говорят,

Оставшись неизменными вон там,

Чтоб сравнивать удобней было нам!

Представь себе, что есть король цветов,

И девушки сошлись среди его дворцов.

«Смотрите, почки, на цветок цветов», —

Кричит он. «Занзи, что из Брента,

Я накормил ее полентой,

И щеки стали тяжелы… почти

Как имя, что нельзя произнести!

Смотрите также на отливы краски,

Она пила браганское вино,

Покуда нос ее — о, как смешно! —

Не сделался карминно-красным!

Смотрите, лишь в глазах ее,

Больших и острых, как копье,

Всего свершенного значенье

Найдет другое объясненье!»

Мой бедный день, как темен твой закат!

Как смело солнце скрыться в этой туче!

Да, Пиппа, утренний закон уже не свят,

Не властен он, что, может быть, и лучше.

Умчался свет, настало время тени…

Ты, Ласточка, — наставница всегда

Для черного и певчего дрозда,

Так отвлеки же их тогда

От полдня и полдневных наслаждений!

И ночью, брат сова, над лесом в темных тучах