Пир у золотого линя
Шрифт:
— Все. Теперь можно спокойно рыбачить, — кидая в лодку весло, говорит отец.
Подавив вспышку гнева, Пранайтис выговаривает Костукасу:
— А ты не суйся, куда не след. В другой раз погоришь.
Костукас молчит и, наморщив лоб, смотрит на отца.
— Чего уставился, глазищи вытаращил? За работу берись, — опять начинает кипеть Пранайтис.
Из кустов, весь дрожа от страха, вылезает Нохке.
— Ай-яй, Пранайтис, что ты задумал, что задумал, — подходя к нам, пожимает Нохке плечами. — Такого барина задел. Еще
— Думаешь, в тюрьме хуже? — отмахивается Пранайтис.
— Что же это будет, ой, что будет — в городе господ ругают, в деревне ругают… А ведь они хорошо за рыбу платят.
— Дурацкий у тебя разговор, Нохке, — обрывает его отец.
— Ай, что тебе плохого Нохке сделал, что?
На краю пляжа нас ждут матери с обедом. Ни отец матери, ни Пранайтис своей жене не рассказывают о дачниках. Все едят, а разговор не клеится. Когда мы с Юшкой оказываемся подальше от остальных, я, не утерпев, спрашиваю:
— Дяденька, а кто это такой — большевик?
Юшка не сразу отвечает. Почесав в затылке, он медленно разъясняет:
— В семнадцатом году видал я большевиков в России. Они за свободу простых людей стояли, господ били.
— Тогда почему это Пранайтис — большевик?
— Пранайтис, должно быть, еще и не большевик. Нет, Йонас, нет, — сомневается и Юшка. — А может, и да…
XXI
На западе скапливаются тучи и идут против ветра. Слетаются к своим гнездам речные ласточки. В поисках прибежища тянутся в сторону леса вороны.
Мы торопимся закидывать, а то близится буря. Чтобы управиться поскорее, Пранайтис, не доплывая до берега, раскачав моток веревки, кидает его Юшке. Однако тот не успевает подхватить, и веревка оказывается в воде.
— Вот рюха, — сердится Пранайтис и запускает веревку во второй раз.
Теперь Юшке удается поймать веревку. Обмотав ее вокруг пояса, он выкрикивает:
— Закинули!
Отец налегает на весла. Когда вся веревка размотана, мы закидываем сеть. Пранайтис опускает грузила, я — поплавки.
— Закидывай как можно глубже, Юозас, вдруг что-нибудь попадется? — подстегивает отца Пранайтис.
Мы все шире и шире опоясываем нашей сетью реку. Сеть уже протянулась почти от берега к берегу.
— В сторонку, в сторонку, — размахивая руками, кричит Юшка. Ему и правда тяжело. Течение увлекает тяжелую сеть в глубину. Юшка держит ее, чуть ли не лежа на спине. Ногами он, словно плугом, бороздит пляжный песок. Юшке помогает Костукас, но и от него мало толку.
— Ох, выпустят, не удержат, — опасается Пранайтис.
— А ты думаешь, легко это? — заступается за Юшку отец.
Пранайтис нахмуривается. Сплюнув за борт, он бормочет:
— Тогда я пойду к верхнему крылу.
— Думаешь, я с мальчишкой да Юшкой нижнее крыло поволоку? Не будет этого.
Лица у обоих багровеют. Еще слово, и не на шутку сцепятся. Однако не время ссориться, когда сеть в воде. Отец, встряхнувшись, изо всех сил налегает на весла. Лодка, разрезая носом поверхность воды, так и влетает на берег. Все трое хватаемся мы за веревку и, согнувшись, тяжело дыша, медленно направляемся вперед, увлекая за собой сеть.
Я тащусь по песку, втихомолку постанывая. От каждодневного торчания в воде кожа между пальцами ног потрескалась, кровоточит. Пока стоишь — терпимо, а вот только начнешь двигаться, ноги увязают в песке, и от боли я только зубами скриплю. Мелкий песок набивается в раны, разъедает ссадины, не дает зажить.
— Говорил тебе, обуй клумпы, — бранит меня отец, видя, как я корчусь от боли.
Легко сказать — клумпы. Это летом-то, когда вокруг такая жарища, а река так и манит побродить по прохладной воде, — таскать на ногах клумпы! Мы с Костукасом рыбачим босиком. За это удовольствие мы и расплачиваемся болячками на ногах.
— Большая рыба есть. Нажимай, Казис, снизу, — взволнованно сообщает отец, начиная выбирать сеть.
— В мое крыло стукнуло, — откликается и Юшка.
— Ты за верхом, за верхом присматривай! — приникая к самой земле, цедит сквозь зубы Пранайтис.
Отца подстегивать не к чему. Он и так прочесывает взглядом поверхность воды, подмечая малейший трепет поплавков. Наблюдать за ними очень удобно. Ветер, который еще тянул полчаса назад, затихает. Не чувствуется ни малейшего дуновения. В кустарнике — ни шороха, ни дрожания листвы. Природа замерла, застыла. Река расстилается перед нами ровная, точно гладкий утоптанный большак. Небо хмурится. Доносятся далекие раскаты грома. Какая-то птица назойливо пророчит:
— Быть грозе, быть грозе!
— Эх, ушла! — не заметив дрожания поплавков, с досадой произносит отец.
— Есть, есть, снова клюнуло, — успокаивает его Юшка.
Внезапно над поверхностью воды показывается широкий плавник. Мелкие волны устремляются к берегу.
— Ну…у…у… — угрожающе тянет Пранайтис, призывая всех быть начеку.
Еще несколько саженей сети, еще несколько минут напряженного ожидания, и все мы видим, как в сети барахтается огромная рыбина. Отец с Пранайтисом ястребами кидаются к ней и выбрасывают на берег.
— Лосось! — восклицает подбежавший Юшка.
Большая, с метр длиной рыбина бьется на песке. По бокам у нее идут темные пятна. Рыба подпрыгивает вверх, становится на голову, предстает перед нами во всей своей красе.
— Осенняя, — внимательно разглядев рыбу, отмечает Юшка. — Как ты думаешь, Юозас, десятка два кило потянет?
— Пожалуй, что и потянет, — соглашается отец.
Мы любуемся лососем и не замечаем, как надвигается буря. Черная, тяжелая туча заслоняет небосвод. Становится темно. Проносится порыв ветра, вспенив воду, раскачав деревья, пригнув к земле ивняк. Темной, шумящей стеной надвигается на нас ливень.