Пир у золотого линя
Шрифт:
Первая вереница скрывается за поворотом. Появляется вторая, за ней еще и еще… Всех не сосчитать. Некогда. Когда фронт совсем рядом, когда чувствуешь, что вот-вот придут свои, трудно устоять на месте. Ноги сами так и несут по деревне, глаза ловят все новые перемены, уши напряженно вслушиваются. Все домашние дела — по боку. Не до них мне сейчас.
Я покидаю баржи, речку и бегу к Вацису. Мы не должны прозевать Пигалицу. Дрейшерис тоже не должен уйти. Каждый день мы дежурим возле их домов. Однако
Я останавливаюсь у дома Дрейшериса, точно меня обухом по голове ударили. Что это? Ворота настежь распахнуты, по двору не бегает собака, не звенит цепью, отворены двери амбара… Я вхожу во двор. Дверь избы крест-накрест заколочена досками. «Удрал. Ночью», — соображаю я. Колени подгибаются от слабости. Черт побери. Что я теперь скажу партизанам? Прямо из-под носа удрал, а мы и не почуяли.
Стремглав несусь к Вацису. Нахожу его во дворе. Вацис в дурном настроении. Злится.
— Дрейшерис удрал ночью! — запыхавшись, выкладываю я.
Вацис сердито сплевывает.
— Сопляки мы, а не бойцы. Надули нас.
— Надо было и по ночам караулить.
— Надо было, надо было…
— Чего ты злишься? Виноват я, что ли?
Вацис снова злобно сплевывает.
— А что бы ты ему сделал — с голыми-то руками? Почему ты у партизан оружия не просил?
Заест он меня с этим оружием.
— Разыщи их сам, а тогда и проси, я тебе не мешаю, — огрызаюсь я тоже сердито.
— Называем себя юными партизанами, а ничего путного так и не сделали, — ворчит Вацис.
— Неправда!
Однако некогда нам препираться. Надо действовать. Я мчусь к маме, а Вацис отправляется к дому Пигалицы. Уж этого-то мы не упустим.
И как нарочно! Прямо у самого нашего дома носом к носу сталкиваемся с Пигалицей. Он не один. С ним какой-то лысый. Оба вооружены до зубов. Погоны у Пигалицы с несколькими блестящими полосками. Ишь ты, в чине повысили. Оба немецких прихвостня потные, сапоги у них в пыли. Я уступаю им дорогу. Пигалица злобно косится в мою сторону и уходит. Видно, торопится, некогда остановиться. Но и мы не медлим. Оказывается, мама тоже заметила Пигалицу. Она бежит к партизанам.
Я строго-настрого запрещаю Казису с Олей выходить со двора и мчусь назад, к Вацису. Его я встречаю неподалеку от дома Пигалицы.
— Где они?
— В избе закрылись.
— Надо поближе подобраться.
— Зачем? И так видно.
— Не потому. Вблизи за врагом лучше наблюдать.
Вацис с упреком глядит на меня.
— Тебе все игра. А тут людей убивают…
Чего он пристал ко мне? Ну, чего? Я только хочу подкрасться поближе к дому Пигалицы, спрятаться в вишняке и следить за врагом. Ведь интересно же, чертовски интересно.
— Пошли, Вацис!
— Было бы оружие, тогда другое дело.
Мы залегаем в вишняке, в высокой траве. Прямо напротив крыльца. Вацис утыкается носом в траву, а я гляжу наверх. Ветки густо облеплены вишнями. Ягоды уже розоватые. С той стороны, которая на солнце. Вторая половинка еще зеленая. Вишен так много, что почти не видно листьев.
Проходит полчаса, час… Ждать надоедает. Как-то неспокойно делается. Наконец из избы выходят Пигалица и лысый.
— Тащи все во двор. В избе душно, — приказывает Пигалица.
— К дождю, к дождю, — лепечет родственница Пигалицы, вынося из избы тарелки с закуской, бутылку домашней водки. Ставит все на дощатый столик во дворе. Лысый с Пигалицей расстегивают мундиры. Усаживаются. Выпивают. Вдвоем. Родственница стоит поодаль.
— Выпей-ка, Она, и ты с нами! — внезапно предлагает ей Пигалица. — Выпей со мной. Может, в последний разочек!
— О господи Иисусе, да что ты говоришь, Станисловас!
— Не лебези. Все равно не оставлю хозяйство. Все сожгу.
Пигалица хмелеет. Лысый хихикает и пьет.
— Сожги, все спали, — поддакивает он. — Не оставляй монголам.
Пигалица встает, достает из кармана спички и направляется к избе.
— О господи, святая Мария! — вскрикивает Она.
Лысый оттаскивает Пигалицу и усаживает на прежнее место.
— Пей, не дури. Успеется.
Они снова наливают.
— Оружие где?! — вдруг рявкает Пигалица. — Она, тащи автоматы! Пощелкаем.
— О господи боже, боязно как-то.
— Дуреха! Автомат — он роднее брата. Покрутил — и валятся все, точно снопы…
Пигалица враскачку идет к дому. За ним — лысый. Мы слышим, как они там шумят, бьют посуду, ругаются, а Она все призывает господа.
— Эх, нет партизан, — шепчет Вацис. — Убегут, гады.
— Терпение, Вацис, терпение, — успокаиваю я его.
Они снова вываливаются наружу. Усаживаются за столик. Пьяные, а автоматы держат под рукой.
— Она, лошадь запрягай! Поехали! — приказывает Пигалица.
Она стоит. Растерянная, испуганная.
— Чего вылупилась?! Запрягай!
— Станисловас, лошадь-то моя.
— Твоя?! А где мой дом, а?!
Пигалица хватается за автомат. Она, громко вздыхая, идет к хлеву.
— Стреляй, зараза, стреляй! — свирепеет лысый.
Я лежу и скриплю зубами. Неужели партизаны не подоспеют? Неужели Пигалица убежит, как и Дрейшерис? Ладно еще, что хоть эта самая Она не спешит. Медленно запрягает, еле двигает руками.
— Она, жратвы не забудь положить! — орет Пигалица.
— Давай сами поищем, сами, — мурлычет лысый.
И правда! Оба поднимаются и уходят в избу.