Пираньи в шоколаде
Шрифт:
– Если даже из моей, что из того?
– Я могла сделать вывод, что ты подглядывал за братом, когда он развлекался в спальне с моей подругой.
– Ты застала меня рядом с мертвой Турбиной. Врать в мелочах после этого не имеет смысла. Согласна?
– Согласна, – кивнула я.
– Возможно, я и убийца, но за Максом я не подглядывал. Моя футболка цела. Хочешь взглянуть на нее?
– Не надо. Я тебе верю.
– А я тебе нет. Ты взяла конверт с фотографиями. Зачем ты это сделала? С какой стати устроила у меня обыск?
– Бес попутал.
– И какой вывод ты сделала?
– Что ты завидуешь любовным связям брата и утащил у него несколько фотографий его подружек.
– Ерунда. Это Макс всю жизнь завидовал мне.
"Чему, интересно?", – подумала я, но вслух задать этот вопрос не решилась.
– Ты опять мне не веришь.
В голосе Антона звучали истерические нотки. Пальцы судорожно сжимали рукоятку ножа.
Я медленно достала из изувеченной коробки неразрезанную конфету и положила ее в рот, используя паузу, чтобы обдумать линию поведения.
– Я полагала, что вы любили друг друга. Максим беспокоился о тебе.
– Что-что, а притворяться мы всегда умели.
– Чему завидовал Макс?
– Ладно, проехали.
С Антоном произошла очередная метаморфоза. Приступ бешенства сменился растерянностью маленького мальчика, заплутавшегося в большом и страшном лесу. Нож выпал из разжавшихся пальцев, тело обмякло. Антон тяжело опустился на стул и уронил голову на руки.
– Что мне делать?
– Для начала попробуй успокоиться. Я на твоей стороне. Просто объясни мне, что произошло, а потом мы вместе постараемся найти решение.
– Я болен? Как ты считаешь, я болен?
– Мне сказали, что у тебя небольшая задержка в развитии, но это не болезнь, а просто легкое отклонение. Ты это имеешь в виду?
– Нет, – Антон нервно потряс головой, словно отгоняя от себя какую-то навязчивую мысль. – Это все ложь. Не было у меня никакой задержки. Не было и нет. Я их всех обманул – и Макса, и родителей, и врачей. Я заставил их думать, что я умственно отсталый. Тетя Клава считает, что я "остановился". Возможно, она находится ближе всех к истине. Только она не знает, что "остановился" я по своему собственному желанию, а они все купились на это, как последние идиоты. Я всех обвел вокруг пальца, понимаешь?
– Зачем? – осторожно спросила я.
– Чтобы остаться в живых.
– Кто-то хотел тебя убить?
– Не важно. Сейчас это не важно. Важно понять, болен я или нет.
– О какой болезни ты говоришь?
– Не поняла? Я имею в виду безумие. Настоящее безумие. Они и раньше держали меня в психушке. Они ставили мне непонятно звучащие диагнозы, но я не был психом. Я плохо помнил, но я знал, что делаю и чего хочу. Сейчас я вообще ничего не помню, и это меня пугает. Не то, что убил, а то, что не помню, как это произошло. Больше всего на свете я боюсь сойти с ума. Как ты считаешь, я сумасшедший?
– То есть не помнишь, как убивал, но считаешь себя убийцей. Почему? У тебя была причина убить?
– Макса – да, Турбину – не помню, кажется, нет. Я точно уверен, что убил брата, я знаю, почему его убил, но уже второй день я пытаюсь вспомнить, как это было, и не могу. Я видел фильм о чем-то подобном. У меня раздвоение личности, да?
Интересная получается картинка. Жанна, пребывая в полубезумном состоянии, считает, что она столкнула Аспида в бассейн с пираньями. Антон винит в смерти брата себя, но не может вспомнить, как он это сделал. Если бы не Жанна, я бы, скорее всего, приняла версию о раздвоении личности, тем более что определенный сдвиг по фазе у Громовой ноги явно наблюдается.
– Насчет раздвоения личности ничего не могу сказать, я не психиатр. Давай попробуем разобраться. Ты помнишь хоть что-то о ночи, когда умер Макс?
– Ты пошла спать, а я был слишком возбужден, чтобы заснуть. Я отправился в тренажерный зал, потягал железо, потом минут двадцать повалялся в джакузи, лег в постель и почти сразу отрубился. Проснулся я утром от телефонного звонка, и не сразу сообразил, что кто-то набирает номер на параллельном телефоне. Я снял трубку и услышал твой разговор с милиционером. Ты говорила, что моего брата сожрали пираньи. Я сразу понял, что это я столкнул его в пруд, но не мог вспомнить, как это случилось.
– Ты страдаешь лунатизмом?
– Это когда ходят по ночам? Вроде нет.
– Тогда почему ты уверен, что убил своего брата? Я тоже провела здесь ночь, но на этом основании не обвиняю себя в убийстве.
– Я не могу… не могу говорить об этом.
– Не можешь или не хочешь?
На лбу Антона выступил пот. Он снова начал дрожать. Пожалуй, не стоит на него давить, парень и так на грани.
– Ладно, давай оставим эту тему.
– Макса я должен был убить, но почему я зарезал Турбину? Этого я понять не могу.
– Ты тоже не помнишь, как убивал ее?
– Нет. Турбина хотела поговорить со мной о брате, наедине. Она предложила мне встретимся на поляне, подальше от всех. Я пошел в лес, а потом увидел ее с ножом в груди. Не знаю, зачем я это сделал. Не знаю и не и не понимаю. Я хорошо относился к Ларисе.
– Лариса – это Турбина?
Антон кивнул.
– Наверное, я все-таки сумасшедший.
– Это твой нож?
– Нет. Он принадлежал брату, но иногда я брал его.
– Если ты зарезал Турбину, то почему оставил в живых меня?
– Чего ради мне тебя убивать?
– Но ты же бросился на меня с ножом.
– Я испугался, что ты позовешь на помощь. Нужно было заставить тебя замолчать. Это получилось чисто автоматически. Думаешь, мне охота провести остаток жизни за решеткой? Даже не знаю, что хуже – тюрьма или психушка.
– Значит, ты шел по лесу и увидел мертвую Ларису. У тебя был провал в памяти перед тем, как ты увидел ее тело?