Пират
Шрифт:
— Такие случаи имели место, — сказал он нам, — причем имели место здесь, в нашей епархии. Далеко не один пастор впадал в подобный грех. Что хуже — священники, покаявшиеся и получившие прощение, снова грешили. Вы все должны объединиться со мной в противостоянии этому греху и сообщать мне о каждом подобном случае. Поверьте, вы оказываете своему брату плохую услугу, покрывая его грех.
Потом он подробно рассказал о четырех случаях сексуального домогательства, назвав имена провинившихся священников. Когда он поинтересовался, имеются ли у нас вопросы, прозвучали вопросы самые очевидные. «Допустимо ли нарушать тайну исповеди, сообщая о грехе нашего брата?», «Не следует ли ставить полицию в известность о подобных случаях?», «Каким образом улаживать такого рода ситуации?», «Не следует провинившихся священников не только наставлять на путь истинный, но и наказывать?», «Не возведут ли на некоторых священников ложное обвинение?».
Наконец я встал и сказал:
— Когда вы начали, ваше преосвященство, я приготовился услышать про маленьких девочек, изнасилованных священниками, девочек детсадовского или младшего школьного возраста. Вот чего я ожидал. Прежде я заведовал Молодежным центром при приходе Святой Терезы. Все жертвы, упомянутые вами, были мальчиками, судя по всему подростками. Я не привык считать подростков детьми и потому не сразу понял, о чем на самом деле идет речь. Разве мы не обязаны объяснять мальчикам, что им не следует допускать подобные посягательства? Я не верю, что найдется много священников, которые не оставят свои попытки, если мальчик закричит и пустит в ход кулаки.
Тут все набросились на меня — ну, если честно, не все, но ощущение было, что все. Я, мол, обвиняю жертву — это во-первых. И оба священника, так считавшие, сильно сгустили краски в своей обличительной речи.
Во-вторых, я, мол, поощряю насилие, какового мнения держалось большинство. Меня столь яростно обвиняли в подстрекательстве к насилию, что мне показалось: еще немного — и меня линчуют. Я так и не получил возможности выступить в свою защиту на собрании, посему делаю это здесь. Я не обвинял мальчиков. Я обвинял взрослых, которые учат мальчиков быть жертвами.
Если вы учите девочку быть безропотной овцой, то здорово ей вредите. Но если учите тому же самому мальчика, вы вредите гораздо больше. Коли девочке повезет, рядом с ней всегда найдутся мальчики, готовые ее защитить. Но они должны быть настоящими мальчиками, не овцами. Мальчик, которого научили быть овцой, не в состоянии защитить ни себя, ни кого-либо другого. Если он подвергается сексуальному домогательству и не оказывает сопротивления, людей, научивших его быть безропотной овцой, следует винить не меньше, чем насильника. Возможно, больше.
Что касается подстрекательства к насилию, я невольно задаюсь вопросом, сколько священников, вступавших в половую связь с мальчиками, думали, что мальчики хотят этого и получают от этого удовольствие, пусть и не говорят этого. Многие из них — возможно, все они — наверняка считали, что мальчик стал бы кричать и сопротивляться, если бы ему это не нравилось. Я не спорю, совращенные мальчики являлись жертвами священников. Но священники в свою очередь являлись жертвами людей, которые научили мальчиков, что даже самое незначительное насилие есть худшее в мире зло. У священника-совратителя только одна жертва — во всяком случае, мне так кажется. А у таких вот людей — две жертвы, поскольку второй является сам священник. Крутые ребята, посещавшие Молодежный центр в приходе Святой Терезы, отметелили бы любого, кто попытался бы сотворить с ними что-либо подобное.
Насколько я помню, со дня обнаружения второго мертвеца прошла неделя, когда мы нагнали «Сан-Винсент де Сарагоса». Это был превосходный крупный корабль, оснащенный более тяжелыми орудиями и в большем количестве, чем обычно обнаруживаешь на торговом судне. При виде их я сразу решил не рисковать. Если бы мы подошли близко, выкатили наши пушки, подняли черный флаг и потребовали сдаться, вполне вероятно, «Винсент» принял бы бой и нам бы пришлось плохо.
Вместо этого мы остались на значительном расстоянии от него и в целом действовали так, словно подозревали в немпиратское судно. Это был один из моментов, когда мои люди удивили меня, причем приятно. Я опасался, как бы они не начали орать, что нам нельзя упускать «купца» и надо прямиком двинуться к нему. Они не сделали этого. Они моментально поняли, что я что-то задумал, и для виду убрали паруса, обмениваясь догадками относительно моих намерений.
Мой план не отличался оригинальностью: я собирался поступить так же, как поступил Мелин, когда мы захватывали «Магдалену». Я знал: если «Винсент» — торговое судно, он ляжет на ночь в дрейф. Если же он не сделает этого, значит, на самом деле он испанский военный корабль или такое же пиратское судно, как мы. В море стояла легкая зыбь, и для столь небольшого корабля, как наш, у нас было вдоволь людей. Солнце зашло, и «Винсент» лег в дрейф, как я и ожидал. После этого произошло нечто такое, чего я не ожидал: он выкатил свои орудия в порты. В темноте мы не видели пушек, но до нас донесся недвусмысленный грохот пушечных колес.
Туман сыграл бы нам на руку, но погода стояла ясная. Однако я решил дождаться захода луны и атаковать в любом случае. Я оставил с Буше на борту малочисленную команду и усадил максимально возможное количество людей в баркас, пирогу и шлюпку. Я командовал баркасом, Бутон — пирогой, а Рыжий Джек — шлюпкой.
Мы отплыли во время ночной вахты, и я молил Бога, чтобы большинство испанских моряков спали. Я сказал людям, что самое главное — это подойти к кораблю на всех трех лодках одновременно и всем до единого вопить зверскими голосами, когда начнется сражение. Я управлял рулем, а Новия сидела рядом на корме, обняв меня одной рукой, но я взял с нее обещание, что она останется там и присмотрит за баркасом. Разумеется, она не сдержала своего слова, но об этом я расскажу позже.
Пирога и шлюпка подошли к ближнему, левому борту, а мы — к правому. Я собирался выстрелом из пистоля дать сигнал к атаке.
На деле все произошло не совсем так. С корабля раздался крик, и я увидел на фоне звездного неба силуэт перегнувшегося через планшир человека, который указывал рукой и орал. Я выстрелил в него, и в следующий миг грохнуло одно из орудий правого борта. Не знаю, куда они целились, если вообще целились, но орудие пальнуло. Возможно, они прости хотели разбудить всю команду.
Несколько наших парней, вооруженных мушкетами, открыли огонь, целясь в порты. Это было хорошо, но я не представлял, как истолкуют выстрелы Бутон и Рыжий Джек. Как только мы подошли достаточно близко, я бросил кошку, рассчитывая подняться на борт первым.
Новия опередила меня, вскарабкавшись по тросу с обезьяньим проворством, едва лишь кошка зацепилась за планшир. В жизни не испытывал такого страха, как тогда. Я бросился за ней следом со всей возможной скоростью, но она уже перебралась через планшир, когда я только схватился за трос и полез наверх. Я услышал выстрелы и решил, что Новия убита. Это был один из самых ужасных моментов в моей жизни.