Пираты Гора
Шрифт:
— Она очень красива, — согласилась Телима.
— Может быть, ты видела ее танец? — поинтересовался я.
— Да, — ответила Телима, — она очень, очень красивая.
— Ты умеешь так танцевать? — спросил я.
— Нет, — жалобно улыбнулась она.
— Сандра, кажется, действительно старается во всем мне угодить, — заметил я. — Она хочет мне понравиться.
Телима заглянула мне в лицо.
— Я тоже стараюсь тебе понравиться, — прошептала она.
Я рассмеялся над ней, над гордой
— Ты прекрасно научилась пользоваться всеми хитрыми уловками рабыни, — заметил я. Она уронила голову на грудь.
— Неужели на кухне тебе так не нравится? — продолжал я издеваться.
Сквозь пелену слез на глазах она обожгла меня гневным взглядом.
Я отвернулся.
— Можешь возвращаться на кухню, — бросил я ей.
Через секунду я почувствовал, что она собирается уходить.
— Подожди! — окликнул я ее, и она, остановившись у самой двери, обернулась.
И тут у меня вырвались слова, пришедшие, казалось, откуда-то из самых глубин моего сердца, из тех глубин, о существовании которых я даже не подозревал. Ни разу с тех пор, когда я стоял перед Хо-Хаком на ренсовом острове связанный, на коленях, подобные столь мучительные слова не всплывали в моем сознании.
— Я так несчастен, — сказал я. — И так одинок.
У нее снова потекли слезы по щекам.
— Я тоже одинока, — прошептала она.
Мы медленно, словно невольно, подошли друг к другу и протянули руки. Наши ладони соприкоснулись. И тут слова, вместе со слезами, потекли сами собой, и мы заговорили разом, перебивая один другого.
— Я люблю тебя, — пробормотал я.
— И я люблю тебя, мой убар, — воскликнула она. — Я так давно тебя люблю!
Глава шестнадцатая. ТЕМНОЙ НОЧЬЮ В ПОРТ-КАРЕ
Я держал в руках милое, любящее существо без стягивающего ее горло ошейника.
— Убар мой, — прошептала Тешима.
— Хозяин, — поправил я ее.
Она укоризненно отшатнулась от меня.
— Неужели тебе не хотелось бы быть моим убаром, а не хозяином?
— Хотелось бы, — ответил я, глядя ей в лицо.
— Ты и тот и другой сразу, — сказала она, снова осыпая меня поцелуями.
— Убара моя, — бормотал я.
— Да, — шептала она, — я твоя убара и твоя рабыня.
— Но ошейника на тебе, кстати, нет, — заметил я.
— Это хозяин снял его, чтобы ему удобнее было покрывать поцелуями мою шею.
Я кивнул, соглашаясь, и крепко прижал ее к себе. Она вскрикнула.
— Что-то не так?
— Все в порядке, — рассмеялась она.
Я провел рукой у неe по спине и ощутил под ладонью покрытые корочкой следы от плети кухoнного мастера.
— Несколько часов назад я доставила неудовольствие
— Ну, извини, — пробормотал я, не найдя ничего более умного. Она рассмеялась.
— Убар мой, ты иногда бываешь таким глупым, — призналась она. — Я ушла без разрешения, и меня за это, конечно, наказали. Так что все правильно.
По-своему она была права, но логика ее меня удивляла.
— Я довольно часто заслуживаю наказания, — поведала она, — но далеко не всегда его получаю. — Она снова рассмеялась.
Нет, она, конечно, горианка до глубины души. Во мне хотя бы частично продолжал жить землянин. Я крепче прижал к себе Телиму. И ведь никогда, никогда, твердил я себе, ты не сможешь даже всерьез рассматривать вопрос об отправке этой женщины на Землю. Это будет равнoсильно ее убийству. В этой запруженной толпами людей пустыне, с их лицемерным эгоизмoм и бессмысленной жестокостью, она мгновенно зачахнет, завянет, как редкий, прекрасный болотный цветок, вырванный с корнем и втиснутый среди безжизненных камней.
— Ты все еще расстроен, мой убар? — спросила она.
— Нет, — ответил я, целуя ее.
Она ласково провела ладонью у меня по щеке.
— Не будь таким грустным, — попросила она. Я огляделся и нашел золотой браслет. Поднял его и снова надел ей на руку.
Она вскочила на ноги, приминая лежащие на полу шкуры, и вскинула вверх левую руку.
— Я убара! — воскликнула она. — Убара!
— Обычно, — заметил я, — на убарах надето еще хоть что-нибудь кроме браслета.
— Даже в постели? — удивилась она.
— Ну, этого я не знаю, — решил я не уточнять эти тонкости.
— Я тоже, — призналась она и тут же, окинув меня лукавым взглядом, поспешила утешить: — Ничего, я спрошу об этом новую девушку на кухне.
— Все ясно: ты просто распутная девка, — с грустью констатировал я, потянувшись к ее лодыжке.
Она поспешно отступила назад и подбоченилась, царственно попирая брошенные на пол меха.
— Как смеешь ты, раб, обращаться с подобными словами к своей убаре? — высокомерным тоном вопрошала она.
— Это я — раб?
— А кто же?
Я бросился отыскивать снятый с нее ошейник.
— Нет, нет! — кричала она, смеясь и утопая в мехах. — Не нужно! Я нащупал ошейник.
— Ты никогда на меня его не наденешь! — закричала она и умчалась от меня.
Я, естественно, тут же решил нацепить на нее ошейник и кинулся вдогонку.
Она, хохоча, носилась по комнате, увертываясь от меня, но в конце концов я все же загнал ее в угол и, прижимая к стене своим телом, защелкнул на ней ошейник. Затем поднял ее на руки, отнес на середину комнаты и снова бросил на шкуры.