Пираты, корсары, флибустьеры
Шрифт:
Морган весьма сердился, что дознание затянулось на столь долгий срок. Нет, не из внезапно проснувшейся чувствительности, а просто потому, что строил расчет на куда более короткую экспедицию. Его разведывательная служба, составленная из испанцев-дезертиров, беглых рабов, купцов и портовых девиц, дала ему самые точные сведения о топографии местности, но ему забыли сообщить (хотя, по сути, ему полагалось бы знать это самому), что богатства появлялись в Пуэрто-Бельо по прибытии каравана из Панамы. Лишь в это время становилось явью сказочное зрелище – слитки золота, сложенные на улице, как кирпичи. Ну а коль скоро он оказался в городе в неурочное время, пришлось обратиться к испытанному старому способу – выкупу. История выкупа в Пуэрто-Бельо имеет свою особенность
Морган (в гневе оттого, что золота не оказалось на месте). Общий выкуп за город – 100 000 пиастров. Если их не заплатят, город будет предан огню, а все жители до единого перебиты.
Хор оставшихся в живых горожан. У нас ничего нет, ваши люди выгребли все подчистую, до последнего дублона. Позвольте, мы пошлем двух уважаемых граждан за выкупом к губернатору Панамы.
Морган. Ладно. Даю вам две недели.
Еще до истечения назначенного срока адмиралу докладывают, что из Панамы в направлении Пуэрто-Бельо движутся крупные силы во главе с губернатором доном Агустином де Бракамонте. Морган посылает им навстречу сотню флибустьеров, которые внезапным ударом из засады обращают испанскую колонну в бегство. Следует обмен письмами.
Бракамонте. Если вы немедля не уберетесь восвояси, вы об этом пожалеете.
Морган. Пустые угрозы. Посмотрите, что случилось с вашим войском. Я сам мечтаю поскорей покинуть эти края, где люди мрут от лихорадки. Но мне нужен выкуп.
Бракамонте. Ни единого песо. Я не собираюсь платить из казны короля за город, проспавший появление врагов.
Постскриптум. Буду признателен адмиралу Моргану за присылку образцов оружия, с помощью которого ему удалось захватить столь крупный город.
Это послание было доставлено разряженным испанским офицером, которого Морган принял с подобающим почтением. Загадочный постскриптум (ирония? почесть?) нисколько не удивил адмирала. Он вручил офицеру пистолет и несколько пуль:
– Вот оружие, которым я взял Пуэрто-Бельо. Соблаговолите попросить дона Агустина подержать этот пистолет у себя ровно год. Затем я сам явлюсь за ним. В Панаму.
Вызов, посланный с двенадцатимесячным упреждением, был стратегической ошибкой. Но Морган наслаждался своим триумфом, и ему хотелось поиграть с испанцем в кошки-мышки. Однако Бракамонте тут же дал знать, что не желает быть мышью.
Посланец вернулся от него с золотым кольцом:
– Губернатор просит адмирала Моргана принять это золотое кольцо взамен пистолета. Это избавит его от необходимости появляться в Панаме, ибо дон Агустин велел передать адмиралу Моргану: пусть он не тешит себя надеждами, что в Панаме у него все сойдет столь же гладко, как в Пуэрто-Бельо.
На этом диалог окончился.
Морган надел золотое кольцо на палец. Оно красовалось на нем и в тот день, когда он с верхней площадки цитадели смотрел на город, а переводя взгляд на дивную бухту, видел девять своих кораблей, готовых отплыть с добычей. Последнюю составили 250 000 золотых пиастров, сокровища церквей и монастырей, ювелирные изделия, драгоценные камни и богатые ткани, плюс множество другого товара, плюс триста рабов. 100 000 монет как по волшебству появились из-под земли после того, как Морган объявил, что Бракамонте отказался дать хоть один песо из казны; при этом флибустьерский командующий оставил свой ультиматум в силе.
Делили добычу, как повелось, на Коровьем острове, сделав там остановку на обратном пути. Оргия, устроенная по прибытии в Порт-Ройял, превзошла длительностью и размахом все, что пиратское гнездо знало до тех пор. Содержатели таверн не могли сдержать радость, подсчитывая ежеутренне суточную выручку, и умильно глядели на тела пропойц, напоминавшие неподвижностью трупы Пуэрто-Бельо; всклокоченные девицы запихивали монеты в матрасы; ростовщики и торговцы не
– Никогда еще подобная добыча не появлялась в Порт-Ройяле, – сказал он. – Богатство нашего острова разом возросло по меньшей мере на треть.
– Надеюсь, об этом никто не сожалеет.
Морган недвусмысленно намекал на огромный куш, отваленный сэру Томасу.
– Меня немного беспокоит ваша переписка с Бракамонте, – сказал губернатор, меняя тему. – Я имею в виду объявленное вами намерение отправиться в Панаму. Вам ведь известно, что Лондон договорился с Испанией о своего рода передышке. Я получил инструкцию продолжать нападать на их галионы, но не трогать владений на суше.
– Если вы обеспокоены лишь этим, вот моя реляция о событиях в Пуэрто-Бельо. Можете смело отправить ее в Лондон.
Этот документ был найден в архивах. Там сказано, что Морган оставил город «в том самом виде, в каком тот пребывал ранее». А обращение его с жителями было столь галантно, что «несколько благородных дам», которым он предложил отправиться в Панаму, отказались, заявив, что «они находятся в плену у людей, готовых блюсти их честь лучше, чем это было бы в Панаме».
Карл II и его министры, в ушах которых еще звучали возмущенные протесты испанского посла по поводу грабежей и насилий в Пуэрто-Бельо, с некоторым замешательством ознакомились с этим памятником вероломства. Однако и Карл II, и его министры, и его двор, и казначеи Английского банка находились в шоковом состоянии от количества золота, посыпавшегося в их шкатулки, подвалы и карманы. Впечатление было усилено сообщением губернатора Модифорда о том, что это лишь начало. Посему, несмотря на испанские вопли, Порт-Ройял не получил даже порицания. В те времена, как часто и поныне, мораль общества выражалась односложно: «Обогащайтесь!»
Крупнейший в мире город с полумиллионным населением, Лондон в 1668 году зализывал, как раненый зверь, свои раны. Из окон дворца Карл II мог видеть снующие по Темзе парусники и слышать перезвон молотков на верфях; но если он выезжал куда-либо, ему было не миновать черных руин – следов гигантского пожара, уничтожившего два года назад город почти на 80 процентов. А в минувшем году британскую столицу еще посетила чума, унесшая 70 000 жизней.
Толпы молящихся переполнили тогда церкви, люди молились и сейчас, но псалмами нельзя было поднять город из руин. Нужны были деньги. Кроме того, золото требовалось для армии и флота, для ведения политики и устройства празднеств, для всякого рода увеселений, без которых монаршья жизнь – не жизнь, особенно для короля, познавшего в юности изгнание и нищету. Трудно даже вообразить, сколько золота уходило на праздники и любовниц! Когда Карлу II случалось думать о своем далеком заморском владении под названием Ямайка, оно представлялось ему золотым Эдемом, где никогда не бывает лондонских туманов и текут молочные реки в кисельных берегах. И тут на память ему приходила угроза, о которой писал губернатор Модифорд, – угроза нападения с Кубы. Нет, поистине нельзя было больше тянуть с отсылкой помощи и подкрепления на Ямайку. «Сколько мы можем послать кораблей?»
В конечном счете отправили один корабль, именовавшийся «Оксфорд», зато, правда, без промедления. Хороший, крепкий корабль водоизмещением 300 тонн, с 36 орудиями на борту, под командованием одного из самых способных капитанов, Эдварда Коллиера.
Насколько «корабль его величества» XVII века не походил на современные корабли, настолько и его экипаж не напоминал свежевыбритых и отутюженных матросов нынешнего военного флота Великобритании. В ту эпоху избрать своим уделом вонючий матросский кубрик могли лишь люди отверженные, подонки общества. В отличие от своих собратьев на купеческих судах, они в обилии получали лишь зуботычины и удары линьками, призванные поддерживать на борту железную дисциплину.