Пираты Марокко
Шрифт:
– Хотелось бы, но никак не получается. Спасая себя, вы не подумали о Пьере. Вот что самое страшное, сударь!
– Но иначе мы и не могли поступить, мадам! Сколько раз вам это пояснять? Это был вынужденный шаг, нам удалось вырваться, и теперь я весь к вашим услугам, мадам.
– Фома, я вас заклинаю, прошу, умоляю – не приходите больше ко мне и не досаждайте своим присутствием. Это на меня всегда действует очень удручающе. Уходите и больше не появляйтесь в этом доме, я, наконец, требую этого! Вы слышите? Уходите
– Мадам, я просто не могу этого сделать из чувства долга перед вами и перед Пьером. Я должен постоянно оказывать вам помощь, защищать вас, в конце концов.
– Не надо меня защищать, не надо никакой помощи от вас! Уходите!
Ивонна вильнула пышными юбками и стремительно направилась к двери, ведущей во внутренние комнаты. Створка двери громко хлопнула.
Фома постоял немного, поглядывая на закрытую дверь, потом пробормотал себе под нос:
– Погоди, мадам! Недолго ты будешь так сопротивляться. Я тебя все же обломаю, – он повернулся и медленно зашагал к выходу.
Ивонна слышала, как его экипаж протарахтел по двору. Она облегченно вздохнула, приложила ладони к щекам, пытаясь охладить их жар. Сердце никак не могло успокоиться, мысли скакали в голове.
Она продолжала метаться по спальне. В дверь тихо постучали. Ивонна стремительно подошла, открыла ее и уставилась в лицо Жана Эмиля – управляющего имением, спросила недовольным тоном:
– Чем могу служить, Жан?
– Мадам, пришли арендаторы земли. Хотят подать прошение. Ждут уже давно. Примете?
– Я в ужасном состоянии, Жан! Мне надо успокоиться. Потом…
– Но, мадам…
– Ну хорошо, Жан. Пусть войдут в гостиную. Я скоро выйду.
– Благодарю, мадам, – ответил Жан и с поклоном удалился.
– Господи, когда мне дадут спокойно побыть одной, подумать, успокоиться и на что-то решиться. Хотя, на что мне решаться? Я не могу влиять на время, на течение событий, ни на что. О Боже! Прости мою душу грешную! За что ты, Боже, навел на меня такие страдания!
Ивонна села на край кресла, глянула на себя в зеркало и ужаснулась. Она тут же вскочила, подсела к трюмо и стала наводить порядок на лице и в прическе.
– Ладно. Хватит паники и нытья! Пора браться за дела, меня ждут, и я не вправе отказывать людям. Пьеру это бы не понравилось. Пойду!
Пятеро представителей арендаторов топтались у дверей, мяли шляпы в руках и, увидев Ивонну, устремили на нее робкие взгляды.
– Господа, я сильно занята и потому прошу излагать ваши требования быстро и коротко. Кто будет говорить? Ты, Паран? Начинай.
– Госпожа, нам, право же, крайне неудобно вас беспокоить, но у нас в этом году неважно с урожаем. Вы уж простите нас, неграмотных и темных людей…
– Паран, короче. Я же предупреждала. Только о деле, – сказала раздраженно Ивонна, пытаясь успокоить саму себя. Она не села и продолжала мерить
– Мадам, мы не можем полностью уплатить в этом году по нашим обязательствам. Снизойдите до нас, сударыня! Отсрочьте платежи. Вы всегда были так добры к нам. Мы все уплатим, но позже, мадам…
– Это все? – Ивонна подумала немного, прикидывая убытки, потом сказала: – Вы же знаете, что вам придется платить больше в случае просрочки?
– Да, мадам. Мы знаем и заранее согласны на все ваши условия.
– Хорошо, Паран. Я могу подождать. А если мой муж объявится, то и проценты не возьму с вас. Так что молитесь за него.
– Мы постоянно помним о нем, мадам. Как можно забыть такого хозяина! Мы и деток ваших помним и не забываем в своих молитвах. Да снизойдет милость Божья на ваши головы, госпожа наша. Большое спасибо, мадам, и пусть Господь благословит вас с детишками.
– Паран, зачем столько слов и столько народа с тобой? У вас же неважно идут дела в этом году. Так что лучше больше работайте и меньше треплете языками. Идите по своим домам и работайте. Это вам больше поможет. До свидания, господа.
Крестьяне, кланяясь, попятились к двери, а Ивонна стремительно отправилась проведать детей. Ей так хотелось успокоиться с ними, так любимыми, что она едва сдерживала себя, чтобы не побежать.
Эжен был занят с крестьянскими мальчишками в саду, куда им разрешалось приходить для игр с хозяйским сыном, а Мари играла с няней на веранде. Ивонна схватила дочь на руки, осыпала ее поцелуями так страстно, что та заплакала, тараща на мать синие глаза, наполненные крупными слезами, не понимая ее порыва.
– Няня, успокой малышку, а то я не в себе и затерзала ее. Ух ты, моя прелесть, – сказала Ивонна, копируя Пьера. – Прости свою взбалмошную мамочку. Я тебя напугала, но ничего. Как она, няня?
– Все чудесно, мадам. Кушает хорошо. Кормилица довольна ею. Зубки выскакивают, как и положено. Прелестное дитя, мадам. Видите, как хорошо сидит. И спокойная, вся в вас, мадам.
– А мне кажется, что моего у нее только глаза. Остальное от отца.
– Так даже лучше, мадам, если вам кажется, что она похожа на мессира Пьера.
– С кем в саду Эжен?
– С ребятишками под присмотром Актава, мадам. Неугомонный какой ваш Эжен, не находите ли?
– Это хорошо. Пусть играет, аппетит нагуливает.
– При его резвости никакая еда не прибавит ему жирка под кожей, мадам. Уж очень шустрый мальчик.
– Мальчику стыдно нагуливать жирок, Роберта. Розалию не видела?
– Кажется, она на кухне, торопит с обедом, сударыня.
Ивонна поиграла немного с Мари, которая быстро успокоилась, улыбалась почти беззубым ротиком, хватала мать за локоны. Обеим было радостно и весело, казалось, все напасти отодвинулись далеко и больше никогда не вернутся.