Пираты Мексиканского залива
Шрифт:
– Марина, ты не знаешь, что такое общество. Если бы я убил этого человека раньше, чем опозорил его перед всеми, люди стали бы жалеть его. Если бы он убил меня, – его стали бы превозносить. Теперь же, когда он заслужил насмешки и презрения, показав себя недостойным звания кабальеро, если я убью его, все скажут: «Дон Диего прав», – если же он убьет меня, победа не принесет ему славы, моя месть будет преследовать его даже из могилы, и все отвернутся от него, как от злодея.
– Боже! И ты думаешь, он способен убить тебя?
– Это возможно. Я верю своей руке, но как знать, не
– Я готова раскаиваться в том, что помогала тебе против этого человека!
– Не раскаивайся, моя Марина. Эта дуэль все равно неизбежна, а благодаря тебе люди оправдают меня, если я его убью, и осудят его, если умру я.
Марина опустила голову, и слезы, скользнув по ее щекам, сверкнули среди брильянтов ожерелья.
– Марина! – воскликнул дон Диего, поцеловав ее в лоб. – Женщины твоей расы не плачут, когда мужчина идет в бой. Неужто воздух Мехико лишил силы твое сердце?
– Мое сердце стонет и жалуется лишь из страха потерять тебя. Где возьму я силы, если ты покинешь меня?
– Твоя любовь будет мне защитой. Прощай!
Девушка снова заплакала. Но Индиано запечатлел два жарких поцелуя на ее прекрасных глазах и, взяв шляпу и плащ, стремительно вышел из дома.
Дон Энрике бежал с бала словно безумный. Стыд, гнев, отчаяние бушевали в его груди. Он понял, что стал жертвой интриги, задуманной Индиано, и жажда мести кипела в его сердце. Он бродил по темным пустынным улицам со шляпой в руке, подставляя пылающую голову холодному ночному ветру. Он мечтал встретить кого-нибудь, затеять драку и либо умереть, либо утолить снедавшую его жажду крови. Но улицы были пусты, и он шагал и шагал всю ночь, пока первый луч зари не застиг его уже за пределами города. Тогда, сломленный усталостью, сжигаемый лихорадкой, юноша вернулся домой и бросился в постель. Решение было принято: убить Индиано или умереть, отомстить или погибнуть. Он закрыл глаза и забылся тяжелым сном.
Весь день дон Энрике не мог поднять головы, не мог открыть глаз. Он испытывал мучительную боль в затылке, неутолимую жажду, какое-то странное изнеможение. Мысли его путались, он видел себя то на балу, то на празднике святого Ипполита, то у решетки доньи Аны; люди, с которыми он сталкивался в последние дни, кружили перед ним вереницей, и на всех лицах он читал презрение.
Дон Энрике жил в том же доме, что и его отец, старый граф де Торре-Леаль. Но молодому человеку были отведены особые покои с отдельным выходом на улицу, чтобы он мог в любое время дня и ночи выезжать верхом или в карете, не нарушая покоя остальной семьи. Наступил вечер, дон Энрике продолжал бредить. Однако он решительно запретил беспокоить отца сообщением о своей болезни, надеясь, что утром ему станет полегче.
Пробило два часа ночи, когда в вице-королевском дворце распахнулись тяжелые ворота и со двора выехала дорожная карета, запряженная шестью мулами, в сопровождении нескольких всадников. Среди них, при свете факелов, пылавших в руках у слуг, можно было узнать офицера алебардистов. Карета выехала на площадь и свернула в улицу Икстапалапа.
Офицер поскакал вперед и остановился
– Кто здесь? – спросил один из них.
– Офицер его величества с приказом от его светлости сеньора вице-короля к дону Энрике Руису де Мендилуэта. Откройте.
Привратник, напуганный таким вступлением, открыл без промедления. Офицер в сопровождении своих людей вошел в дом.
– Зажги огонь и проводи меня, – сказал он слуге, – где твой сеньор?
– Болен, лежит в постели.
– Отведи меня к нему и доложи.
Офицер распоряжался так властно, что слуга не посмел возражать и, взяв в руки светильник, повел его к спальне дона Энрике.
– Обождите, ваша милость, я сейчас доложу, – сказал он.
– Поторапливайся.
Дон Энрике дремал.
– Сеньор, – окликнул его слуга.
– Что тебе? – спросил юноша, с трудом открыв глаза.
– Какой-то офицер хочет видеть вашу милость от имени сеньора вице-короля.
– Скажи ему, что я болен.
– Я говорил, он стоит на своем.
Дон Энрике с досадой пожал плечами и сказал:
– Пусть войдет.
Слуга вышел и вскоре вернулся вместе с офицером, который с любопытством оглядел спальню, озаренную слабым, мерцающим светом ночника.
– Вы дон Энрике Руис де Мендилуэта?
– Да.
– По приказу его светлости сеньора вице-короля следуйте за мной.
– Это невозможно, я болен.
– Таково повеление его светлости. Мне дан приказ, и я должен выполнять его неукоснительно.
– Но его светлости не было известно, что я болен.
– Все предусмотрено. Таково повеление его светлости.
– Но это бесчеловечно, я не пойду.
– Вы ставите меня в чрезвычайно трудное положение. Такова воля вице-короля, и мне дан приказ выполнять ее либо с вашего согласия, либо силой.
– В таком случае применяйте силу! – воскликнул взбешенный дон Энрике.
– Будьте благоразумны. Со мной люди, и я не думаю, что вы захотите опозорить дом вашего старого отца, подняв оружие против короля и правосудия.
Слуги в страхе молчали. Дон Энрике вскочил и схватился было за шпагу, но сдержал себя и после размышления сказал, покорившись судьбе:
– Хорошо, я последую за вами. Разрешите мне одеться.
– Это в вашей воле.
– Известить мне сеньора графа? – спросил слуга.
– Нет, – ответил дон Энрике, – я не хочу тревожить его.
– Тем более, – добавил офицер, – что мне не дано приказа разрешить это.
Дон Энрике умолк и поспешно оделся.
– Я к вашим услугам.
– Тогда следуйте за мной.
При свете свечей они спустились по лестнице и вышли из дома. Один из ожидавших на улице людей открыл дверцу кареты.
– Садитесь, – сказал офицер.
– Куда вы меня везете? – спросил дон Энрике.
– Не приказано говорить.
– Но…