Пираты офшорного моря
Шрифт:
– Прости, дочь, – прохрипел Рахман.
На фотографии девушка улыбалась и, кажется, давно уже простила отцу его грех.
Рахман вспомнил разговор трехлетней давности, когда в Чечню приехал Ибрагим, по обыкновению остановившись у него в доме. Не признававший камуфляжа, он всегда ходил в дорогих цивильных костюмах в сопровождении трех охранников. Трудно было даже представить, какие суммы он вложил в Чечню. И это давало ему право не только спрашивать, куда потрачены его деньги, но и судить о многих вещах, к которым
Хозяйка подала им чаю и немедленно удалилась. Отпив самую малость, гость вдруг неожиданно произнес:
– Я знаю, Рахман, что твоя дочь встречается с русским.
В первую минуту имам не знал, что и ответить: странно было слышать, что высокого гостя могли интересовать его семейные дела.
– Это так, Ибрагим.
– Почему же так происходит, ведь это не по чеченским обычаям? – продолжал он, поигрывая старинными четками, и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Это мужчина может жениться на русской, да и то это происходит очень редко; но вот чеченка во все времена выходила только за соплеменника. Традиции предков нам даны от Аллаха, и мы должны их свято чтить. Разве я не прав?
– Все так, Ибрагим, но в действительности все куда сложнее, чем кажется на первый взгляд.
– Понимаю, ты хочешь придерживаться нынешних передовых взглядов и даже получить расположение русских, что поспособствовало бы нашей дальнейшей борьбе… Но уверяю тебя, это не тот случай, когда нужно забывать обычаи, – мягко увещевал его Ибрагим.
– Она не совсем чеченка, я ее удочерил.
– Откуда же она?
– Это дочь моей прежней женщины, на которой я когда-то хотел жениться, она была русская, ее звали Галина… Она меня не дождалась. – В голосе имама послышалась грусть. – Она умерла через два года после рождения дочери. Ребенка я забрал себе.
– Ты ее сильно любил?
– Теперь могу сказать, что да.
– Если она живет в твоем доме и ты ее удочерил, значит, она все-таки чеченка. – Отпив глоток чаю, он продолжил: – Вот что я тебе скажу, Рахман, только один такой союз между русским и чеченкой может подорвать основы нашей борьбы. Сделай так, чтобы я не сомневался в тебе. Я не могу вкладывать деньги, если не знаю, куда они пойдут. По-своему это тоже бизнес, правда, несколько иного свойства… Так ты согласен со мной? – кротко спросил Ибрагим.
– Да, брат, – выдавил из себя Рахман через силу.
– Вспомни Ибрахима, нашего первого пророка, первого проповедника единобожия и друга Аллаха. Вспомни, как его посетили ангелы и рассказали о рождении у его старшей жены долгожданного сына.
Рахман лишь едва кивнул, понимая, куда клонит Ибрагим.
– А потом по приказу Аллаха он готов был принести ему в жертву собственного сына. – Рахман молчал. – Мы все время должны спрашивать себя, а что же мы сделали для Аллаха, для того чтобы победить в этой борьбе с неверными? Ты понимаешь меня?
–
– Этот русский – боевой офицер?
– Да. Его зовут Гурий. Он из военной разведки.
– Было бы неплохо провернуть дело так, чтобы он усомнился в правильности того, что русские делают на нашей земле. Тогда в своих руках мы бы имели еще один козырь в нашей борьбе. В следующий раз, когда я приеду к тебе, надеюсь, у меня будет побольше поводов для оптимизма… Кажется, чай у меня остыл… Ну ничего, так оно даже лучше.
– Спасибо, брат, – сказал Мещерский и, расплатившись с таксистом, вышел.
Кладбище было большим, особенно сильно оно разрослось за те годы, что приходились на боевые действия. Приоткрыв калитку, он вошел на территорию и двинулся по центральной аллее. За последний год здесь ничего не изменилось, кладбище столь же ухоженное, что и раньше. Могилу Земфиры от других отличала высокая гранитная стелла. Гурий коснулся ладонью шероховатой поверхности, проглотил подступивший к горлу ком: на темно-красной гранитной поверхности начерчены лишь даты рождения и смерти. Набралось немного, каких-то двадцать лет жизненного пути.
Сложив ладони, Гурий помолился. Поговорить бы с любимой, может, даже спросить, как она там, вот только на мусульманских памятниках фотографии не бывает.
Подняв сумку, Мещерский зашагал в сторону мечети.
Приоткрыв дверь, он увидел в помещении мечети крепкого мужчину сорока с лишним лет, не оглядываясь на вошедшего, тот продолжал отбивать поклоны. Некоторое время Гурий Мещерский смотрел на его согнутую спину, а потом вышел из мечети.
Ждать пришлось недолго; скоро из мечети вышел имам и, заметив стоявшего в стороне Мещерского, сказал:
– Здравствуй, Мухаджир.
– Здравствуй, Рахман.
Обнялись, получилось сдержанно, будто между ними стоял кто-то третий. Возможно, что так оно и было.
– Почему ты не сообщил о своем прибытии? Я бы обязательно встретил тебя.
– Я хотел сделать тебе сюрприз.
– Тебе это удалось. Ты приехал на годовщину дочери?
– Я не мог не приехать.
– Понимаю. Тебе ее не хватает, так же как и мне. После того как не стало моей Земфиры, мне совсем одиноко. Пойдем ко мне в дом.
– Ты по-прежнему живешь один?
– Да, сыновья разъехались. А жена умерла год назад.
Прошли в дом. На столе в большой рамке стояла фотография улыбающейся Земфиры. Этот снимок сделал Мещерский, когда однажды она пришла к нему в часть.
Подняв портрет, Рахман произнес:
– Я часто беру эту фотографию в руки и разговариваю с ней. На кладбище как-то это не получается… Будешь чай?
– Рахман, – негромко позвал Мещерский.
Повернувшись, Рахман даже не удивился, когда увидел в руках гостя пистолет. Бережно поставив портрет на место, он спросил: