Писарева расплата
Шрифт:
Надо всем этим великолепием царил густой, отбирающий последние силы аромат лилий.
Но в тот момент казначея занимали лишь его собственные эмоции. Только сейчас он понял, что его развлечение содержит в себе элемент настоящей опасности.
Вполне возможно, именно в это самое время Мартин наблюдает за ним в любое из затененных окошек; возможно, он уже узнал его. Размышляя об этом, казначей тронул своего пони и скрылся за следующим поворотом тропинки.
Там он достал из неудобной кобуры один револьвер и сунул его в карман плаща; предприняв эту меру предосторожности, он развернулся и смело поднялся к дому.
Едва он остановил пони, как дверь перед ним раскрылась и на пороге появилась пожилая женщина.
Казначей спустился на землю, приподнял шляпу и поклонился.
– Я хочу видеть Джеймса Мартина, - произнес он.
Женщина быстро молча взглянула на него.
Потом она спросила низким, хриплым голосом:
– Зачем?
Казначей снова поклонился.
– Я хотел бы сообщить это мистеру Мартину лично, - сказал он.
– Он здесь?
– Нет.
– Легкий интерес мелькнул на лице женщины, и она добавила: - Вы были его другом?
– Да, - кивнул казначей, про себя благодаря ее за этот вопрос и думая о том, кем она могла быть.
– Когда он будет дома?
Вместо ответа, женщина после недолгого раздумья обернулась и громко позвала:
– Мигель!
Через мгновение в дверях появилась обвислая сияющая физиономия.
– Возьми пони, - коротко сказала женщина.
Затем, сделав знак казначею следовать за ней, по дорожке, огибающей дом, женщина пошла к роще.
Казначей интуитивно понял, зачем они идут туда.
Это было в воздухе, в голосе женщины и в ее молчании, и он в тишине пошел за ней по тенистой роще, перешел через шаткий бревенчатый мостик и оказался в другой роще, еще более тенистой, чем первая. Женщина вдруг резко остановилась перед гигантским деревом, и казначей, догнав ее, встал рядом с ней.
Его предположение оказалось верным. У их ног покоилась ровная земляная насыпь, над высокой травой, покрывавшей ее, возвышалась известняковая плита с высеченной надписью:
"ДЖЕЙМС МАРТИН
Умер 22 декабря 1907 в возрасте 24 лет".
Женщина присела на ствол поваленного дерева и в тишине спокойно смотрела на надгробие. Наконец казначей повернулся к ней.
– Значит, - произнес он, - шесть месяцев назад.
Женщина кивнула.
– Я - судовой казначей Росс, военно-морские силы, - продолжил он. Возможно, он рассказывал обо мне. Я знал вашего... его...
– Моего сына, - без всякого выражения откликнулась она.
Надо сказать, казначей был несколько удивлен; ему как-то никогда не приходило в голову, что у Мартина могла быть мать. Он знал, что должен был заговорить, сказать женщине что-нибудь; но он чувствовал, что сказать ему нечего.
Наконец он неловко выговорил:
– Он был хорошим парнем.
Женщина снова кивнула:
– Думаю, да. Он рассказывал о вас. Он говорил, что вы всегда были добры к нему. Думаю, я должна поблагодарить вас.
– Вы не расскажете мне об этом поподробнее?
– попросил казначей.
– Я имею в виду - о нем, и как он попал сюда, и как он... ну, о его конце.
И он сел рядом с ней и стал ждать.
Женщина начала с горькой улыбкой:
– Теперь я уже могу говорить о нем. Почему-то я больше не принимаю это так близко к сердцу. И это все вина Джимми. Может быть, вы правы. Может быть, он и был хорошим парнем; но почему-то мне казалось, что из него толку не выйдет, - тяжело вздохнув, заключила она.
Казначей поднялся и снова посмотрел на могилу.
Когда женщина заговорила вновь, ее голос звучал так печально, что казначей содрогнулся.
– Он был точно таким, как и его отец. Тот умер, когда Джимми было двенадцать, а остальные были еще малышами. Папаша всегда был кретином, а Джимми - такой же, как и он. И когда я уже умирала от голода и переутомления, Джимми получил от флота эти деньги.
Он назвал их премией. Я так ничего и не поняла. Я в любом случае никогда не хотела, чтобы он шел во флот, но он не слушал меня. И тогда, когда он получил эти деньги, он привез нас всех сюда, где могут жить одни негры. Энни и Том тоже страдали из-за этого. Я много думала об этом, и я не удивлюсь, если он украл эти деньги. Энни и Том не такие. Вы не видели их, проезжая по дороге?
Казначей с усилием повернулся к ней и покачал головой:
– Нет. Но он - он был хорошим работником.
Собственные слова прозвучали в его ушах как чужие, глупо и пусто. Здесь царили лишь прах и боль. Слова были бесполезны.
– Возможно, - продолжила женщина.
– Но когда жизнь такой женщины, как я, оказывается разбита мужчиной и его таким же сыном, она не может думать ни о ком из них слишком хорошо. Он должен был отдать эти деньги мне, я заслужила их. Но он твердил лишь о Томе и Энни, и что он собирается сделать для них, и привез нас сюда, где жить могут одни негры.
И теперь он ушел, а я не могу никого уговорить остаться здесь, и негры не работают, и живем мы теперь хуже, чем когда-либо. Он должен был остаться во флоте. По крайней мере, тогда мы имели от него сорок долларов в месяц.
Казначей снова заставил себя заговорить:
– Но место, кажется, не в таком плохом состоянии.
Вы могли бы продать его.
Женщина рассмеялась - хриплый, надломленный смех, от которого казначей содрогнулся. Она показала на усыпанные белыми цветами дикие заросли, окружавшие дом.
– Они очень милы, правда?
– произнесла женщина с нескрываемым сарказмом.
– Да, они действительно очень милы. Но все они выточены червем. Там у них внутри что-то не так. Кончено, я пыталась продать все, когда он ушел. Он мог бы и сам заняться этим.
Казначей предпринял слабую попытку копнуть поглубже.
– Но он был хорошим человеком, миссис Мартин, - сказал он.
– И из ваших слов я понимаю, что он отдавал вам все, что у него было. Он делал все, что было в его силах. И теперь - теперь он ушел...