Писатель: Назад в СССР 2
Шрифт:
Оказалось, что ментовка совсем недалеко от нашего издательского небоскреба. Видать, Олежек специально именно туда пригласил загадочного «учителя», или, скорее — привез для меня. Я уже догадывался, почему местом для проведения урока было избрано именно отделение милиции.
Я отправился туда пешком — и без пяти минут семнадцать был уже на месте. Объяснил дежурному, кто я такой и зачем прибыл. Старлей был уже в курсе, но документики он, как и положено, проверил. И только потом взял трубку телефона и сказал:
— Товарищ инспектор уголовного розыска, здесь Краснов!.. Ясно, — Он положил
Рыжий, точно как я, парень с погонами старшины проводил меня в комнату номер 17. Открыл дверь, сказал:
— Товарищ инспектор, разрешите?
— Давай сюда арестованного, — хохотнул Литвинов.
Рыкалов посторонился и впустил меня в комнату. Я вошел. Олег поднялся мне навстречу, протянул руку. Я пожал ее и тут же увидел «учителя». Это был мужичонка лет тридцати пяти — сорока. Бритый. Руки в наколках. Так что его профессия и нынешний социальный статус сомнений не вызывали. «Учитель» посматривал на меня с веселым любопытством.
— Вот. Знакомьтесь! — сказал Литвинов. — Это Заяц — катала высшей категории. А это актер кино, товарищ Краснов. Он по роли должен играть в преферанс, но не умеет. Надо научить хотя бы азам.
— Чёй-то я в кино его не видал, начальник, — осклабился Заяц. — Фуфло гонишь!
— Я начинающий, — буркнул я. — Первая роль в кино.
— А, ну так бы и сказал… — развел руками уголовник. — Давай картинки, начальник, не на пальцах же его натаскивать…
Инспектор уголовного розыска хмыкнул и кинул на стол новенькую колоду.
— Ой красотулечки мои! — обрадовался катала, ловко перетасовывая карты. — На нары позволишь стиры взять?..
— Как себя вести будешь, — строго сказал Олег. — И давай без блатных словечек…
— Лады, начальник, замазали!.. Слушай сюды, фраер… — Он осекся, покосился на инспектора и заговорил уже обычным языком, лишь время от времени срываясь на блатняк. — В преферанс катают с тридцати двух стир, раскиданных на четыре масти… Старшие масти по понту: пики, трефы, бубны, червы. Старшие карты в масти по понту: семерка, восьмерка, девятка, десятка, валет, дама, король, туз. Одна из мастей может быть назначена козырем, тогда любая козырная карта, само собой, старше любой некозырной. В козырной масти авторитет карт сохраняется… — Его руки так и мелькали, раскладывая карты. — Правила взяток и очередность хода в префе такая… Первая картинка, положенная на стол, называется ходом. На ход каждый игрок обязан выложить одну карту. Карты выкладываются так… На ход игрок обязан класть стиру масти хода……
И продолжал, тараторя довольно быстро, рассказывать общие правила, а потом, будто и вправду учитель, велел мне повторить. Хорошо хоть слуховая память у меня неплохая. Я выдал, как на уроке, закончив последним из того, что он сказал:
— … Игрок, имеющий право первого хода и первой заявки в торговле, называется «первая рука». Следующий за ним игрок — «вторая рука» и последний катала — «третья рука».
Только тогда он начал мне излагать, какие виды игр существуют в преферансе:
— Играют на взятки. Игрок обязуется взять не меньше. Остальные должны помешать ему это смастырить, то бишь — взять как можно больше взяток, если выгорит… Заявив мизер, игрок обязуется не брать ни одной взятки. Другие игроки, наоборот, стараются подначить его взять взятки… В распасовках каждый игрок старается взять как можно меньше взяток… Короче, вся маза в том, чтобы, оценив свои стиры, заказать и сыграть наиболее выгодный контракт… Усек, Васек?
Литвинов тихо хмыкнул, но одергивать наставника не стал. После теории перешли к практике. Ну он меня и погонял, покуда я начал хоть что-то соображать! Хорошо, что я не собираюсь играть всерьез, продулся бы до нитки, похлеще Сивашова. Тем не менее, я взмок, хуже чем в литейке. Наконец, когда Заяц махнул на меня рукой, дескать, для кина сойдет, Литвинов вызвал конвойного, велев тому увести каталу. Колоду позволил ему забрать — оценил, выходит, труд учителя на «отлично».
— Ну что? — спросил он у меня.
— Всегда терпеть не мог карты и картежников, — пробурчал я.
— Да, я уже вижу, просадишь ты казенные, — хмыкнул Олег.
— Надеюсь, вы их потом изымете?
— А как же, тут без вариантов!
— Кстати, хочу спросить… Ну возьмете вы их во время игры, а что предъявите?
— Это служебная тайна, — откликнулся он. — Нам главное — получить повод для их задержания, а дальше раскрутим…
— Ясно. Я могу идти, товарищ начальник?
— Погоди! — сказал он. — Вместе пойдем. Подброшу тебя, куда скажешь. У меня служебная.
— Подбрось, подбрось. Мне собраться еще надо.
— Уезжаешь куда?
— Органам ведь всё известно, — подначил его я, но без злобы. — Да ладно. Улетаю. В Ригу, на выходные!
— Шикарно живешь!.. С кем летишь-то?
Я пожал плечами.
— Да был один вариант, да сорвался… Сейчас вот как раздумываю, кого пригласить?
— Узнаю гусара! — откликнулся мой армейский друган. — А мы вот, с Ангелиной, заявление в ЗАГС подали… Через пару недель — свадьба!
— Ух ты, поздравляю! Пригласишь пошуметь-то на свадьбе?
— А то!
Литвинов заполнил какие-то бумаги, и мы покинули отделение. Сели в милицейский «Жигуль». Олег — за руль.
— Куда везти-то?
— Давай… — я задумался и назвал свой домашний адрес.
Выйдя у своего подъезда, я поднялся на четвертый этаж, открыл дверь. Вошел. Привычная тишина и уют охватили меня. Вернее — тишина как раз не была полной, и именно потому веяло спокойствием. Бормотал телевизор. Закипал на кухне чайник. Шумела вода в ванной. Жизнь шла своим чередом. У меня даже на душе стало теплее. Я разулся. Снял пальто и сразу же направился к комнате Наденьки, хотя не был уверен, что она дома. Постучал, в тайной надежде, что ее все-таки нет. Однако она откликнулась, разрешив войти.
— Добрый вечер! — сказал я, появляясь на пороге.
— Здравствуй, — буркнула она, даже не глядя в мою сторону.
— Ты завтра-послезавтра работаешь?
— Нет, у меня выходные…
— Ну и отлично!.. Хочешь увидеть Ригу и Балтийское море?
— Это что, шутки такие?
— Нет, я серьезно… Через четыре часа самолет.
Все время разговора Надежда сидела, скрючившись и засунув ладошки между колен, обтянутых домашним ситцевым халатиком, а теперь — распрямилась, как розовый стебель и медленно расцвела.