Писательница Лидия Будогоская

Это было очень давно. Не только вас не было ещё на свете, но, может быть, ещё и ваших родителей не было. Еще живы были Максим Горький и Владимир Маяковский. Ещё Гайдар не написал ни «Тимура», ни «Школы». ни «Чука и Гека»; ещё не появлялись «Кондуит» и «Швамбрания» Кассиля, «Белеет парус» Катаева, «Как закалялась сталь» Островского… Серёжа Михалков был ещё подающим надежды талантливым мальчиком. И я, пишущий эти строки, тоже был ещё совсем молоденький, хотя напечатал уже три книжки и готовил к печати четвёртую.

В один из этих бесконечно далёких дней поздно вечером мы возвращались с Самуилом Яковлевичем

Маршаком из редакции, где он тогда работал, к нему домой. Как верный ученик и оруженосец, я провожал его, тащил за ним его тяжеленный портфель, набитый рукописями, корректурами и книгами.

У подъезда на улице Пестеля я стал прощаться, но Самуил Яковлевич сказал:

— Зайдём на минутку.

Я стал отнекиваться. Время было позднее — десятый час.

— Правда, зайдём… Совсем ненадолго. Почитаю тебе Будогоскую.

Поколебавшись, я зашёл. И просидел у Маршака до трёх часов ночи.

Он читал мне вслух рукопись первой книги Лидии Будогоской — «Повесть о рыжей девочке», читал взволнованно, с увлечением. И так же взволнованно я слушал эту интересную, необычную, ни на что не похожую повесть, историю дореволюционной девочки, гимназистки, дочери жандармского офицера.

Маршак очень любил Будогоскую, очень ценил её талант. Он следил за ее творческим ростом, радовался её успехам, помогал ей в её трудной жизни. И позже, когда он переехал в Москву, всякий раз, когда он писал мне или когда я приезжал к нему из Ленинграда, расспрашивая о наших общих ленинградских друзьях, он среди первых называл имя Будогоской.

Лидия Анатольевна Будогоская родилась 22 ноября 1898 года в древнем городе Плоцке под Варшавой в семье русского армейского офицера. Впоследствии отец её в поисках более высокого заработка перешёл в корпус жандармов.

Лидино детство всё прошло в скитаниях: из Польши на Урал, в город Златоуст, из Златоуста в Калугу. Учиться она начинала в Кронштадте под Петербургом, а кончила гимназию в Сарапуле на Каме.

Детство у девочки было трудное. Нет, она не сидела без хлеба, не ходила босиком или в отрепьях. Жила она в достатке, с дедушкой — отцом матери — ездила на заграничные курорты, побывала в Карлсбаде, в Дрездене, в Берлине… Труден, невыносим был тот гнет, тот полицейский режим, который установил у себя в доме отец. В «Повести о рыжей девочке», которую вы через не сколько минут начнёте читать, Будогоская, почти ничего не придумывая, не сочиняя, рассказывает о своем детстве и о своём отце.

Когда Лида училась в четвёртом классе гимназии, отец бросил семью. Материально стало жить труднее, зато дышалось теперь легче, свободнее. Мать уехала в Петроград, поступила на работу в госпиталь. Кончив в 1915 году гимназию, приехала к ней туда и Лида. Шла война с Германией, и девушка, пройдя специальные курсы, пошла работать в тот же госпиталь сестрой милосердия.

Хотя в жизни ей много чем пришлось заниматься, профессия медсестры всегда была второй профессией Лидии Анатольевны. Два дела было у неё в жизни: литература и медицина. Как у Чехова.

В 1919 году, уже после революции, в тревожное для Красного Петрограда время Лида ушла добровольцем на фронт, служила в 113-м Передовом перевязочном от ряде, с красным крестиком на косынке шла она вместе с красноармейцами против отрядов Булак-Булаховича, работала в санитарном поезде, принимала участие в войне с белополяками.

Работать ей привелось не только с ранеными, но и с сыпнотифозными и с психическими больными.

В 1921 году, когда закончилась Гражданская война, Лиду уволили из госпиталя по сокращению штатов. Целый год она была безработной. Но и тут не падала духом, не вешала головы. Ловкие, умелые руки медицинской сестры, руки, привыкшие делать уколы, перевязывать и перебинтовывать, научились мастерить ёлочные игрушки. Целый год семья Будогоских жила тем, что поставляла крохотных бородатых гномов частному торговцу в Гостиной дворе. Младший брат Лидии Анатольевны, Эдик, будущий художник, иллюстратор ее книг, рисовал ротики, бровки, глазки; Лида делала из проволоки ножки и ручки, мама скатывала из ваты бороды, шапки, кафтанчики. Гномики пользовались успехом. Но кормить досыта семью из трёх человек они, маленькие, всё-таки не могли.

Наконец биржа труда, где стояли тогда на учёте все безработные, послала Будогоскую на один из пунктов охраны материнства и младенчества. Опыта у Лидии Анатольевны не не было, она была сестрой военного времени, имела до сих пор дело с пулеметчиками и конными артиллеристами, а тут ей пришлось возиться с новорождёнными сосунками. Но ничего, справилась, привыкла, полюбила это дело и прослужила на пункте целых восемь лет.

После этого она работала некоторое время на трикотажной фабрике «Красное Знамя», в редакции детского журнала, на молочной кухне…

Но ведь главным делом её жизни было искусство, литература. Когда же начала она писать и как получилось, что Лидия Анатольевна Будогоская стала писательницей?

Писала, то есть сочиняла, она всю жизнь — с тех пор, как научилась держать в руках карандаш и перо.

Ей было лет девять, когда отец спросил у неё:

— Ты кем будешь, когда вырастешь?

— Писательницей.

— Тьфу! Дура. Разве это дело?

Таясь от отца, Лида писала, раскрашивала, клеила и сшивала малюсенькие книжечки. Для неё это было самой увлекательной игрой — интереснее кукол, интереснее всяких мячиков и серсо.

В гимназические годы она принимала участие в рукописном журнале «Молодые грёзы». Но журнал этот показался начальству вольнодумным, его запретили.

Пробовала Будогоская писать и на фронте, и в те годы, когда работала на молочной кухне, и тогда, когда делала гномиков. Некоторые свои литературные опыты она пробовала печатать, носила в разные редакции. Но долго ей не везло — не встречался на её пути человек, который в черновой рукописи, написанной неопытной и неумелой рукой, мог бы разглядеть искру таланта.

Но вот однажды брат Лидии Анатольевны, Эдик, студент Академии художеств, работавший тогда на практике в издательстве детской литературы, сказал ей:

— А я знаю писателя, который, если заметит в рукописи хоть малейший проблеск, хотя бы две-три настоящие фразы, автора не бросит, а начнёт работать с ним. Это — Маршак.

Лидия Анатольевна решилась, набралась храбрости и послала рукопись своей последней повести С. Я. Маршаку. О том, что за этим последовало, она подробно рассказала впоследствии в письме к писательнице Л. Чуковской. Письмо это несколько лет назад было опубликовано.