Шрифт:
Патриция Хайсмит
Писательница
Ее распирают воспоминания. Все дело в сексе. Сейчас она замужем в третий раз, успела родить троих детей, правда, не от нынешнего мужа. У нее есть что-то вроде боевого клича: "Послушайте, что я пережила! Это важнее моей теперешней жизни. Дайте мне рассказать о том, какой законченной свиньей
Прошлое ее смахивает на непереваренную, да может быть и неперевариваемую пищу, камнем лежащую у нее на желудке. Так ихочется, чтобы ее вырвало и дело с концом.
Она исписывает кучу страниц, повествуя о том, сколько раз она или ее соперница запрыгивала с ее мужем в постель. И о том, как она, бессонная, добродетельно отказывающая себе в естественном утешении, в выпивке, меряет шагами пол, пока ее муж проводит ночь с другой женщиной, совершая чудовищное и так далее, и насколько ей безразлично, что думают о ней друзья и соседи. Поскольку друзья и соседи либо вообще не умели думать, либо не интересовались ее переживаниями, что они себе думали и впрямь было неважно. Можно, пожалуй, сказать, что тут бы автору и проявить изобретательность, создать на пустом месте различные мысли и даже общественное мнение, но наша писательница выдумками себя не утруждает. Она предпочитает голую правду.
После того как три подруги просматривают и одобряют написанное, произнося "совсем как в жизни", после того как писательница в четвертый раз изменяет имена всех персонажей, мужчин и женщин, что пагубно сказывается на внешнем виде рукописи, и после того, наконец, как один ее друг (предполагаемый любовник), прочитавши первую страницу, возвращает ей роман с уверениями, что прочитал до конца и ему очень понравилось - рукопись отсылается к издателю. Следует быстрый, вежливый отказ.
Она принимает необходимые меры: осаждает знакомых писателей, добывая ценой завтраков и обедов, на которых рекой льется вино, невнятные, уклончивые рекомендации.
Тем не менее - отказ за отказом.
– Но я же знаю, то, о чем я рассказала, очень важно! говорит она мужу.
– Как и жизнь той мыши важна для нее, если это не он, отвечает муж. Он человек терпеливый, но от всего происходящего нервы у него уже на пределе.
– Какой еще мыши?
– Почти каждое утро я, стоя под душем, беседую с мышью. Насколько я понимаю, у нее (если это не он) очень плохо с едой. Их там двое. Кто-то из них вылезает из норки - у них нора в углу ванной - и я приношу ему что-нибудь из холодильника.
– Ты отвлекся. Какое отношение имеет это к моей рукописи?
– Да такое, что мышь заботит вещь более важная пропитание. А изменял ли тебе твой прежний муж и страдала ли ты по этому случаю, ее решительно не волнует, пусть даже все происходило в таких красивых местах, как Капри или Рапалло. Что наводит меня на некую мысль.
– На какую?
– с некоторым беспокойством спрашивает она.
Впервые за несколько месяцев муж улыбается. Ему, наконец, выпало несколько мгновений покоя. По дому больше не разносится треск пишущей машинки. И жена действительно глядит на него, ожидая того, что он ей скажет.
– Это уж ты сама догадайся. Ты же у нас человек с воображением. К обеду меня не жди.
Вслед за чем он покидает квартиру, прихватив с собой записную книжку и оптимистически добавив к ней пару пижам и зубную щетку.
Она подходит к пишущей машинке и смотрит на нее, думая о том, что возможно этот вечер положил начало новому роману и может быть ей стоит махнуть рукой на тот, с которым она так долго маялась, и приняться за этот новый? Прямо нынешней ночью? Или даже сейчас? А с кем он будет спать?