Пища богов
Шрифт:
10. По истечении этого года следует также объявить о помиловании всех правонарушителей по линии наркотиков, не применявших огнестрельного оружия и не проявлявших преступных действий.
Если предложения эти кажутся слишком радикальными, то это лишь оттого, что мы далеко отошли от тех идеалов, которые первоначально были наиболее американскими. В основе американской теории социальной политики лежит понятие о том, что к нашим безраздельным правам принадлежит право на “жизнь, свободу и поиски счастья”. Заявить, что к праву на поиски счастья не относится право экспериментировать с психоактивными растениями и веществами, – значит выдвинуть аргумент, в лучшем случае узкий, в худшем – невежественный и примитивный. Единственные религии, которые являют собой нечто большее, чем традиционно санкционированный моральный кодекс, это религии транса, танцевального экстаза и опьянения галлюциногенами. В этом – живой факт тайны бытия, и неотъемлемым религиозным правом является возможность подойти к нему по-своему. Цивилизованное общество возведет этот принцип в закон.
ЭПИЛОГ: ГЛЯДЯ ВОВНЕ И ВНУТРЬ В МОРЕ ЗВЕЗД
В нашем повествовании мы дошли до того пункта, где история смыкается с политическими энергиями данного момента. Современные споры, темой которых является потребление веществ и злоупотребление ими, должны стать в один ряд с другими равнозначными проблемами – проблемами бедности и перенаселенности, уничтожения окружающей среды и неоправданных политических ожиданий. Эти феномены составляют неизбежный побочный продукт культуры владычества. В борьбе с этими социальными проблемами нам не следует забывать, что корни нашей человечности совсем в ином – в том каскаде психических способностей, который был высвобожден у нашего вида много десятков тысяч лет назад: способностей именовать, классифицировать, сравнивать и запоминать. Все эти функции можно проследить вплоть до тех квазисимбиотических отношений, какими мы наслаждались с псилоцибиновыми грибами в африканском партнерском обществе предыстории.
Наша измена симбиотической связи с растительными галлюциногенами сделала нас подверженными все более невротической реакции друг на друга и на мир окружающий. Несколько тысячелетий такого лишения сделали нас почти душевнобольными наследниками планеты, гноящейся от токсичных побочных продуктов научной индустриализации.
Настало время для нас начать диалог, основанный на объективной оценке того, чем является наша культура и в чем ее смысл. Еще столетие бизнеса в обычном плане попросту невообразимо. Наши догмы и идеологии поизносились. Их губительные допущения позволяют нам закрывать глаза на нашу ужасную разрушительность и грабить даже те ресурсы, которые собственно принадлежат нашим детям и внукам. Наши забавы нас не удовлетворяют; наши религии – не более чем мании; наши политические системы – гротескная имитация того, какими мы их задумали.
Как можем мы надеяться на лучшее? Ведь, несмотря на то, что страхи ядерной конфронтации уменьшились в связи с недавними переменами в Восточном блоке, мир все еще одолевают голод, перенаселенность, расизм, сексизм, а также религиозный и политический фундаментализм. У нас есть возможности – индустриальные, научные и финансовые, – чтобы изменить мир. Вопрос в том, есть ли у нас возможность изменить самих себя, изменить свой ум? Я уверен, что ответом должно быть “да”, но не без помощи природы. Если бы одна лишь проповедь добродетелей могла обеспечить нам ответ, то мы были бы на пороге райского существования уже некоторое время тому назад. Если бы ответом было возведение этих добродетелей в закон, мы бы узнали его давным-давно.
Помощь природы означает признание того, что удовлетворение религиозного импульса происходит не от ритуала и тем более не от догмы, а скорее от переживания фундаментального характера – переживания симбиоза с галлюциногенными растениями, и через них – симбиоза со всей полнотой планетарной жизни. Каким бы радикальным ни казалось это предложение, оно предвосхищается в работе такого более чем трезвого наблюдателя западной культуры, как Артур Кестлер.
Природа нас подвела. Бог, кажется, лишил приемник переключателя, а время истекает. Надежда на то, что спасение будет синтезировано в лаборатории, может показаться материалистичной, эксцентричной или наивной. Хотя, по правде говоря, существует юнгианское обращение к ней, так как это отражает мечту древних алхимиков создать elixir vitae (“эликсир жизни”). Но мы ожидаем от него не вечной жизни, не превращения основного металла в золото, а обращения homo meniscus в homo sapiens. Когда человек решится взять судьбу в свои руки, возможность эта будет в пределах его досягаемости. / Arthur Koestler. The Ghost in the Machine (New York: Macmillan, 1967). p. 339/
Исходя из исследования истории человечества как вида институализированного насилия Кестлер делает вывод, что понадобится какая-то форма фармакологического вмешательства, прежде чем мы сможем жить в мире друг с другом. Он выдвигает аргумент в пользу осознанного и научно направляемого психофармакологического вмешательства в жизнь общества, что будет иметь серьезное значение для сохранения идеалов человеческой независимости и свободы. Кестлер, очевидно, не был знаком с традицией шаманизма или со всем богатством психоделического опыта. А потому он не осознавал, что задача приведения человеческой популяции всей планеты в состояние гармонии и счастья включает в себя привнесение в жизнь людей опыта внутреннего горизонта трансценденции.
Без отдушины выходов в трансцендентную и трансперсональную сферу, какую обеспечивают индольные галлюциногены растительного происхождения, будущее человека было бы поистине унылым. Мы утратили способность быть направляемыми влиянием мифов, а история наша должна убедить нас в софизме догм. Нам требуется какое-то новое измерение личного опыта, которое индивидуально и коллективно удостоверяло бы демократические социальные формы и наше управление этой малой частью огромной Вселенной.
Открытие такого измерения будет означать риск и возможность. Поиск ответа – это положение инженю, новичка перед инициацией и дурака. Нам сейчас придется отказаться от принятия такой позы: мы должны будем встать лицом к лицу с ответом. А встать лицом к лицу с ответом – значит признать, что мир, который мы приготовились вручить поколениям будущего, не более чем похлебка из объедков. И жалки вовсе не какие-то там обездоленные народы влажных тропических лесов; угрожают далеким надеждам и народам не стоические племена Бирмы, выращивающие опий, нет – это мы с вами.
Человеческая история была рывком в пятнадцать тысячелетий от гармонии в своей африканской колыбели к апофеозу заблуждения, девальвации и массовых смертей XX века. Теперь мы стоим на грани полета к звездам, технологий виртуальной реальности, а также возрождаемого шаманизма, что возвещает об оставлении обезьяньего тела и племенной группы, всегда бывшей нашим контекстом. Начинается эра фантазии. Шаманские растения и мифы, которые они открывают, – вот те миры, из которых, как нам представляется, мы пришли давным-давно; миры света, силы и красоты, что в той или иной форме лежат за эсхатологическими видениями всех великих религий мира. Мы сможем претендовать на это щедрое наследие, если только сумеем быстро перестроить наш язык и самих себя.
Перестроить язык – значит отвергнуть собственный образ, унаследованный от культуры владычества, – образ твари, повинной в грехе, а потому заслуживающей изгнания из Рая. Рай – наш удел по рождению, и на него может заявлять права каждый из нас. Природа не враг нам, чтобы ее насиловать и побеждать. Природа – это мы, и мы должны ее лелеять и изучать. Шаманизм всегда знал это, и шаманизм всегда, в наиболее подлинных своих выражениях, учил, что путь требует союзников. Союзники эти – галлюциногенные растения и таинственные “научающие” сущности, светлые и трансцендентные, которые пребывают в том ближнем измерении экстатической красоты и разумения, которое мы отрицали до тех пор, пока не стало слишком поздно.