Письма 1833-1854
Шрифт:
А теперь у меня появилась еще одна причина беспокоить Вас. Вот в чем дело. Судьба "Рассказа странствующего актера" * меня очень волнует, тем более что многие из моих друзей-литераторов, суждению которых я привык верить, считают, что этот рассказ произведет сильное впечатление. Я видел Ваш эскиз к гравюре для этого рассказа. Рисунок мне кажется превосходным, но все же он не совсем передает мою мысль; а мне так хочется достигнуть возможного совершенства, что я решаюсь просить Вас сделать еще один рисунок. Я буду чрезвычайно рад видеть Вас, а также новый эскиз, когда Вы его закончите. С этой целью я пригласил Чепмена и Холла зайти ко мне вечером в воскресенье (мой единственный свободный вечер!) выпить по стаканчику грога, в надежде что и Вы присоединитесь к ним.
Попытаюсь объяснить, чего бы мне хотелось. Женщина, по-моему, должна быть моложе, а "мрачный
Я позволил себе представить свои замечания на Ваше рассмотрение в полной уверенности, что Вы не истолкуете превратно чувство, которое движет мною. Надеюсь, что Вы будете в состоянии посетить меня в воскресенье вечером.
Искренне Ваш.
13
ДЖОНУ МАКРОУНУ
Фернивалс-инн, 15,
среда утром, 12 октября 1836 г.
Дорогой Макроун, что Крукшенк сумасшедший - я знаю давно, поэтому его письмо меня не удивило нисколько. Если Вы продолжаете с ним общаться, то очень меня обяжете, передав ему, что меня очень рассмешило его предложение править мою рукопись и что, если бы она попала в его руки, я бы сохранил его поправки, как "литературный курьез". Я самым решительным образом считаю, что он может отправиться к черту; и поскольку книга эта до некоторой степени моя, я положительно протестую против того, чтобы он к ней притрагивался.
Я не уверен, что она вообще нуждается в иллюстрациях, а если нуждается, то мне кажется, что лучше бы их дать моему художнику по "Пиквику", ибо он уже завоевал расположение публики благодаря вышеупомянутому бессмертному джентльмену. Об этом следует еще подумать, и, конечно, Вам виднее.
Я убежден, что на то время, пока миссис Макроун лежит в своей комнате наверху, Вам было бы полезно провести часок-другой у нас, и Кэтрин просит передать, что она всей душой согласна со мной. Дайте знать, когда соберетесь, чтобы я был дома и освободился от работы. На днях я повстречал Холланда * на улице, и, так как он был явно рад видеть старого сотрудника, я пригласил его сегодня к обеду. Не знаю, почтете ли Вы за честь или нет, но во всяком случае надеюсь, что Вы примете наше приглашение встретиться с ним за нашим столом. Берегите миссис Макроун. Зачем Вы позволили ей так рано спускаться вниз к обеду? Кэтрин с нетерпением ожидает вестей о том, что ее здоровье пошло на поправку. Надеюсь, что Вы пришлете нам сегодня благоприятный бюллетень.
Преданный Вам...
14
ЧЕПМЕНУ И ХОЛЛУ
Фернивалс-инн,
вторник вечером, 1 ноября 1836 г,
Господа, ваше любезное письмо доставило мне огромное удовлетворение, и не столько оттого, что вы сообщаете в нем об успехе "Пиквика" и о связанных с ним для меня выгодах (хотя они и велики), сколько из-за духа доброжелательства, которым ваше сообщение пронизано, и лестных выражений, в которые вы его облекли.
Я отлично сознаю, что у мистера Пиквика в последнее время наметилась какая-то затяжная болезнь, симптомы которой продолжают грозно нарастать. Смею вас заверить, что в болезни наступил кризис и что отныне она пойдет на убыль. Не желая давать громкие обещания, я постараюсь доказать вам, на этой же неделе, что настроен весьма серьезно. Умоляю вас не забывать двух обстоятельств: первое, что у меня много других дел, и второе, что не каждый день удается заставить свой дух взмыть на пиквикианскую высоту. И хотя, благодарение богу, у меня забот не больше, чем у других, вы не поверите, как часто со мной бывает такое, что я сяду, с тем чтобы начать следующий выпуск, и вдруг чувствую полную свою несостоятельность, и тогда, вместо того чтобы принуждать себя писать, я поступаю гораздо умнее: отхожу от стола и жду. Незачем, я думаю, говорить, что я всей душой заинтересован в успехе своей книги и горжусь ею. Если бы мне суждено было прожить еще сто лет и каждый год написать по три романа, я ни одним из них не гордился бы так, как горжусь "Пиквиком", ибо чувствую, что он сам пробил себе дорогу, и надеюсь, - не стану скрывать!
– что и много лет спустя, когда высохнут и рука моя, и перья, которые она держала, "Пиквик" найдет себе место на пыльных полках, рядом с творениями более достойными.
Впрочем, довольно о "Пиквике", поговорим о моем будущем. Я был бы бесчувственным
Я собирался в заключение сказать, как я ценю, как высоко я ценю ваше безупречное отношение ко мне. Но так как я боюсь расчувствоваться, если дам себе волю, то добавлю лишь, что остаюсь, господа, преданным вам Чарльзом Диккенсом.
15
ДЖОНУ ИСТXОПУ
Фернивалс-инн, 15,
пятница утром, 18 ноября 1836 г.
Сэр,
Было бы чрезвычайно несправедливо с Вашей стороны усмотреть в том, что третьего дня я не возвратился в редакцию, хотя бы малейшую долю неуважения. Я оставил миссис Диккенс в лавке неподалеку, и так как я затратил на ожидание в редакции и поход на Сесиль-стрит больше времени, нежели рассчитывал, я побоялся дольше оставлять ее одну среди чужих. Я ведь знал, что смогу удовлетворительным образом объяснить Вам причину, по которой я не возвратился в редакцию (впрочем, я не думал, что Вы придадите этому значение). А после этого я не являлся оттого, что был очень болен и несколько дней не выходил из дому, и потом был вынужден все свое время, день и ночь, посвятить наверстыванию того, что за это время упустил.
Позвольте заверить Вас со всей почтительностью, что Вы ошибаетесь, полагая, будто я забыл о своем обязательстве снабжать Вас очерком еженедельно. Я просто-напросто продолжал действовать так же, как и прежде, когда писал свои очерки. У нас была такая же договоренность тогда, как и теперь, но иногда я писал по два очерка в неделю, иногда ни одного, сообразуясь как с собственными интересами, так и с интересами газеты. Мне казалось, что "Кроникл" не пострадает, если я пропущу очередной выпуск, хотя бы потому, что в это время шла ревизия судов. Надо полагать, что у газеты не было недостатка в материале, ибо я помню случай, когда мой очерк пролежал в редакции три дня, прежде чем к нему притронулись. Мне остается только добавить, что с превеликим удовольствием верну Вам шесть гиней, и жалею только о том, что не имею возможности возвратить при этом все гроши, которые мне выплатила газета сверх моего репортерского жалованья, хотя я их более чем заработал.
Я думал было просто уйти, без объяснений, а натянутый и резкий тон Вашего предыдущего письма считать за одно из проявлений чувства, столь естественного у хозяина, когда слуга извещает его о своем намерении покинуть его и предложить свои услуги другому. Теперь, однако, скажу Вам в том же духе откровенности и честности, в котором выражаете Вы свои чувства ко мне, что я ожидал от издателей "Морнинг кроникл" письменного признания моих заслуг. Теперь я уже могу сказать, что всякий раз, выполняя важные, экстренные поручения газеты, я проделывал то, что до меня считалось невозможным, а после меня вряд ли кто станет делать, и подчас в своем рвении к интересам газеты рисковал собственным здоровьем и пренебрегал личными удобствами.
Все время, что я работал в газете, всякое особенно трудное и беспокойное задание обычно поручалось мне: в самый разгар зимы я с места в карьер пускался в путешествие на сотни миль; после душной, многолюдной комнаты садился в сырой дилижанс и писал в нем ночь напролет, несся во весь опор и в любых, подчас самых неподходящих условиях записывал речи чрезвычайной важности. Думал ли я, когда изо всех сил стремился выполнить порученное мне задание и затмить другие газеты (что удавалось мне не раз), у которых в распоряжении было вдвое больше средств, - думал ли я, что в награду услышу лишь сожаление о том, что мне довелось две-три недели насладиться отдыхом, да опасение, что к концу двухгодичной службы мне переплатили шесть фунтов и шесть шиллингов! Впрочем, к большому моему удовлетворению, мне стало известно, что всюду, в редакциях всех лондонских газет, знают о моей деятельности, все мои коллеги одобряют ее и готовы о ней поведать всему свету; таким образом, имея опору в уважении и расположении к себе редакторов, а также репортеров, я в состоянии обойтись и без благодарности _хозяев_, хоть и чувствую себя глубоко уязвленным их неожиданным обращением со мной.