Письма Асперна
Шрифт:
— Верно ли я понял, что ваша тетушка, желая удержать меня в доме, решила время от времени допускать меня к себе?
— Она думает, изредка навещать ее будет для вас развлечением. Она готова пойти на эту уступку, лишь бы вы не уехали.
— А почему, собственно, она уверена, что ее общество представляет такой соблазн для меня?
— Не знаю, наверно, вам интересно, — простодушно отвечала мисс Тина. Вы сами так говорили.
— Точно, говорил; но вряд ли многие так считают.
— Я тоже думаю, иначе многие бы этого добивались.
— Но если ее хватило на такое
— Не знаю — она вообще очень подозрительна.
— Не людское ли нескромное любопытство тому виной, не пытался ли кто-нибудь преследовать ее расспросами?
— Нет, нет, не в том дело, — сказала мисс Тина, с тревогой посмотрев на меня. — Сама не знаю, как объяснить; было одно происшествие в ее жизни, давным-давно — еще до того, как я родилась на свет.
— Происшествие? Что же это за происшествие такое? — спросил я так, будто мне и в голову не могло прийти, о чем речь.
— Тетушка мне никогда о нем не рассказывала. — И я не сомневался, что она говорит правду.
Ее крайняя искренность обезоруживала меня; я бы предпочел, в данных обстоятельствах, иметь дело с человеком менее чистосердечным.
— Не думаете ли вы, что тут есть какая-то связь с имеющимися у нее письмами Асперна?
— А ведь в самом деле! — воскликнула моя собеседница, словно даже обрадованная такой догадкой. — Правда, я ни одного из них не читала.
— Ни одного? Откуда же вы знаете, что в них содержится?
— Я и не знаю, — безмятежно отвечала мисс Тина. — Я ни разу но держала их в руках. Но видела, когда она их доставала из шкатулки.
— А часто она это делает?
— Теперь — нет. А раньше часто. Она очень любила перебирать их.
— Хоть там, возможно, есть кое-что компрометирующее?
— Компрометирующее? — Мисс Тина повторила это слово так, точно но очень ясно представляла его значение. Я почувствовал себя чуть ли не растлителем чистой души.
— Я хочу сказать — пробуждающее неприятные воспоминания.
— О, я уверена, что ничего неприятного там нет. — Ничего, что порочило бы ее репутацию?
Совсем повое, особенное выражение появилось в лице племянницы мисс Бордеро — она словно бы признавала, что не в силах противостоять мне, и взывала к моей порядочности и моему великодушию. Я привез ее на Пьяццу, заворожил множеством красот, выказал ей внимание, за которое она от души благодарна, — а теперь, оказывается, это все было просто попыткой подкупить ее, заставить в чем-то пойти против тетки. Она по натуре податлива и готова все сделать для человека, который был так добр к ней, но я лучше всего докажу свою доброту, если не потребую слишком многого взамен. Впоследствии я часто думал о том, что почему-то она нимало не рассердилась на меня за не слишком уважительное отношение к репутации мисс Бордеро — хоть сам я счел бы, что это не по-джентльменски, не будь на карту поставлено кое-что столь бесценное — для меня, по крайней мере. Должно быть, она просто не поняла.
— Вы предполагаете, она сделала что-то дурное? — спросила она немного погодя.
— Упаси меня бог от таких предположений, да и не мое это дело. К тому же, — поспешил я любезно добавить, — если и было что-либо подобное, то ведь случилось оно в другую эпоху, в другом мире. Вот только почему она не уничтожила эти письма?
— Что вы, она так дорожит ими.
— Даже сейчас, зная, что ее жизнь идет к концу?
— Может быть, когда она почувствует, что конец уже близок, она уничтожит их.
— Послушайте, мисс Тина, — сказал я, — вот я бы и хотел, чтобы вы этому помешали.
— Как же я могу помешать?
— Не могли бы вы взять у нее эти письма?
— И отдать вам?
Эти обнажающие суть дела слова нетрудно было принять за издевку, но я уверен, что у мисс Тины и в мыслях не было ничего подобного.
— Хотя бы для того, чтобы я мог просмотреть их. Поймите, не мне лично они нужны и я вовсе но хочу заполучить их ценою ущерба для кого-либо другого. Просто это было бы таким подарком читателям, таким неоценимым дополнением к биографии Джеффри Асперна.
Она, как всегда, слушала с таким видом, будто все мои разглагольствования касались предметов, совершенно ей прежде незнакомых; и я почувствовал себя ничем не лучше газетного репортера, норовящего пролезть в дом, где кто-то умер. Чувство это еще усилилось, когда она сказала:
— Один господин недавно писал к ней почти теми же словами. Он тоже хотел получить письма.
— И она ответила? — спросил я, слегка пристыженный мыслью, что Камнор действовал куда более честно.
— Только после второго или третьего его обращения. Она очень рассердилась.
— Что же она ему написала?
— Она его назвала чертом, — не задумываясь, ответила мисс Тина.
— Прямо так и выразилась на бумаге?
— Не на бумаге, а в разговоре со мною. А ответ писала я по ее приказанию.
— И что же вы написали?
— Написала, что никаких писем у нее нет.
— Ах он бедняга! — сочувственно вздохнул я.
— Я знаю, что есть, но написала так, как она велела.
— Разумеется, вы и не могли поступить иначе. Но я надеюсь, что меня не назовут чертом.
— Смотря по тому, что вам от меня понадобится, — улыбнулась моя собеседница.
— Ох, если я от вас рискую заслужить такое название, значит, дела мои плохи! Но я ведь не прошу вас красть ради меня, не прошу даже лгать — все равно этого вы не умеете, разве только на бумаге. Мне важно одно — чтобы вы не дали ей уничтожить письма.
— Но что я тут могу сделать, — возразила мисс Тина. — Ведь я ей повинуюсь, а не она мне.
— Зато собственные руки и ноги ей не повинуются. Единственный доступный ей способ уничтожить письма — это их сжечь. Но, чтобы сжечь, нужен огонь, а как ей добыть огня, если вы не принесете?