Письма из ада
Шрифт:
– Я бедная, но честная девушка!
– Бедная?
– усмехнулся я, - с такой красотой нет бедности. Ты можешь купить сердце миллионера. А теперь за золотой урок дай мне еще поцелуй.Я сунул ей в руку пятирублевку и оставил ее навеки испорченной. После я узнал, что она сделалась одной из развращеннейших женщин своего времени, и это по милости моей взбалмошной выходки. Но если я уже так виновен пред этой бедняжкой, то что сказать об Анне, которую я с умыслом толкнул в пропасть?
Десятое письмо
Какая тишина! Есть много у нас любителей шума и скандалистов, но они не могут произвести малейшего звука, и в этом состоит их наказание. Недавно прибыла сюда молодая красавица. Она на земле бросила свою мать ради какого-то акробата и теперь томилась в ожидании его. Но вот он явился: старик безногий, неузнаваемый, позабывший и прежнюю
Вот и другая погибшая душа, которая слишком любила мужа и всем пожертвовала для него, даже Богом. Он здесь в аду, занят совсем другим, и как тяжело ей видеть его равнодушным. А я, между тем, стараюсь напрасно припомнить слова какой-то молитвы, приносившей мне, бывало, утешение: "Отче наш, повторяю я, - Отче наш". Но дальше не помню слов. А ведь я мог под влиянием Лили сделаться истинным христианином.
Мы часто сиживали с ней, после обеда, пред камином; я впивался в нее глазами, любовался ее красотой; она мечтала иногда вслух о чудной земле, где родилась, потом переносилась в тот лучший край, где надеялась найти когда-нибудь своих родителей. Эти бредни казались мне вредными, но я не перерывал их.
– Отто, - спросила она раз как-то, - что необходимо для счастья?
Я ответил довольно прозаично:
– Иметь кроткое сердце, хорошее здоровье, дом, любящих друзей...
– У меня все это есть, значит я счастлива? А мне грустно, что я никому не нужна!
– Возможно ли это! Нам ты нужна! Разве не хочешь быть моей милой подругой?
– Что значит быть подругой?
– Подруга - существо нежное, сочувствующее нам и разделяющее наши горести и радости. Любишь ли ты меня настолько, Лили?
– Да, кажется, - ответила она.
– Что же мне делать, чтобы ты любила меня еще больше?..
– Вот что, Отто! В свете столько несчастных, нуждающихся в помощи. Они наши братья и сестры. Дай мне возможность находить их, чтобы облегчать их грустную долю, Да и сам помогай им, и тогда я полюблю тебя, как и выразить невозможно!
Действительно, я занялся добрым делом и потом в разлуке с Лили не забывал ее просьбы. Отчасти я обманывал ее и себя, но частью, под ее влиянием, был на хорошей дороге. Однажды я нашел ее в слезах.
– О чем плачешь, моя дорогая?
– спросил я.
– То слезы радости, Отто.
И она указала на книгу, лежавшую перед ней. Я нагнулся и прочитал: "Не оставлю вас сиротами!" Эти слова и меня поразили тогда, но мимолетно!
Одиннадцатое письмо
Когда в Риме гладиаторские игры составляли главное занятие народа, слава Рима приближалась к своему концу. А сколько в нашем веке людей, для которых увеселения - первая жизненная потребность?! Они идут прямой дорогой в ад и здесь встречаются в наших увеселительных местах, где толпятся миллионы людей, ищущих развлечений и находящих только разочарования, одну тоску. Как "петрушки" в детском театре, проходят они теперь передо мной. Между ними всегда более возбуждают сожаление матери, некогда для веселья забывшие детей своих. Они похожи на наседок, потерявших своих цыплят. Глаза блуждают, они как будто ищут деток, но непреодолимая сила влечет их туда, в наш Тиволи, где все кружатся, мечутся, хохочут, проклиная свою Долю, где теперь напрасно ищут сочувствия и сожаления те, которые на земле в веселье забывали ближнего. В аду хранится предание о том, как Сын Божий снизошел когда-то сюда и проповедовал грешникам покаяние. Мне очень хотелось поговорить с очевидцами того блаженного времени и услышать от них проповедь Спасителя. Но здесь желания всегда напрасны, и хотя мне случалось встречать духов того времени, но никто из них не помнил ни единого слова той чудной проповеди, которой они не хотели внимать и которая спасла бы их. И если бы они помнили ее, то не было бы их здесь. Видел я раз человека, говорившего с Сыном Божиим лицом к лицу: шел я по берегам мутной реки, проходил несколько городов, много уединенных мест и чувствовал, что пустота действует здесь еще более удручающим образом, хотя в то же время и манит к себе. В эти пустыни бегут все злоумышленники, вечно страшась быть пойманными, вечно избегая друг друга. Между ними есть один, которого забыть нельзя. Большого роста, широкоплечий, полунагой, с густыми всклокоченными волосами, почти покрывающими его глаза, с растерянным взглядом и огненным знаком на лбу, с испуганным видом; он промчался мимо, и я вздрогнул при виде его, как вздрагивают все, которым он попадается навстречу. Вечным странником на земле, вечным беглецом и странником в аду - таков Каин!
Но вот вижу - на берегу реки кто-то моет себе руки в ее грязных волнах. Я приблизился и увидел человека приятной наружности с руками, обагренными кровью. Чем больше он мыл их, тем более кровь струилась и капала с его пальцев. Услышав мои шаги, он обернулся ко мне и спросил:
– Что есть истина?
С минуту я не знал, что ответить.
– Что есть истина?
– повторил он с нетерпением...
– Истина, - ответил я, - есть то, о чем здесь поздно спрашивать.
Он казался недовольным моим ответом и покачал головой. Я не сомневался в том, что этот несчастный видел Спасителя лицом к лицу, и, действительно, то был Понтий Пилат. Какая горькая насмешка! Он моет свои руки в водах лжи и требует от всех истины.
Двенадцатое письмо
Много царей в аду, особенно тех, которые назывались "великими" на земле, которые беспощадно проливали кровь своих подданных, добиваясь славы вместо любви. Здесь они все скрываются, хотят бежать от людей, но напрасно. Всюду преследуемые своими несчастными жертвами, они везде окружены духами, укоряющими их в злых деяниях.
Нет им покоя нигде!.. Беспрестанно слышат они жалобы тех, кого они обидели на земле: кто требует от них правосудия, кто вопиет о смерти брата, мужа, отца, напоминает о верной службе, ничем не вознагражденной и вместе с тем называют их "величествами", поклоняются им - жестокое раздирающее издевательство! Напрасно жалеют они теперь о том, что забывали при жизни заповедь любви: в аду уже ее нет. Но если греховные цари жалки, то так называемые претенденты на престол или посягатели на жизнь коронованных лиц еще несчастнее. Они вечно жаждут крови, битв и злодеяний. Я видел, как они палят из пушек, стараются произвести взрывы, пролить кровь, и чего же достигает? Дыма! С каким-то остервенением начинают они снова эту игру, все с тем же результатом, все более и более раздражающим иx. Они наконец бросаются на неприятеля или лицо, которое хотят умертвить... но ведь здесь все души, поразить их невозможно. Это пар, это воздух; оружие пронзает духа насквозь, сам противник может пройти сквозь его тело, и комедия возобновляется все так же неудачно! Пушки палят без огня, динамит без взрыва. О злая ирония! Жажда невыносима, но воды нет ни капли, а пить из реки лжи - немыслимо! Бог любит троицу, говорили мы на земле. Может быть, потому все тройное мучит меня здесь. Не могу, например, вспомнить три лица Божества: Бог Сын, Бог Дух Святой... а третье? третье?.. Бог Дух Святой, Бог Отец... Все два, но третье?.. Напрасно я старался!.. Другая троица тоже преследует меня. Вера, Надежда, Любовь. Что есть вера, надежда? Не понимаю этих слов!
Но знаю, что если бы при жизни я понял хорошо, что значит любовь, то не потерял бы ни надежды, ни веры. О друзья мои, о которых думаю с невыразимой мукой, ты, моя мать, и ты. Мартын, послушайте меня: любовь не забава, не шутка, а самое важное в жизни. Мартын, Мартын! Где ты? Что хотел ты сообщить мне?..
Тринадцатое письмо
Поверишь ли? Не только мои дурные поступки преследуют меня, но и добрые. Помнится мне история одного из моих приказчиков. Я имел к нему безграничное доверие, но потом открыл случайно, что он играет в карты и на них тратит мои деньги. Я решился его накрыть. Узнав, в каком месте он проводит вечера, я отправился за ним и вошел в комнату, когда игра была в самом разгаре.
Несчастный юноша, увидя меня, понял, что он погиб и хотел бежать, но я остановил его:
"Мы пойдем вместе отсюда", - сказал я. Он последовал за мною, дрожа всем телом. Он был беден и содержал свою старуху мать, лишаясь места, он оставался без куска хлеба. Я простил его, но долго стоял он передо мной на коленях, долго молил о пощаде. Я хотел сперва проучить его! На другой день он заболел нервной горячкой. И тогда я не оставил его, держал у себя, помогал его матери. По выздоровлении он стал другим человеком: молодость, энергия, бодрость, веселость исчезли в нем навсегда. Взгляд его стал беспокойным, людей он боялся, и увы! я пришел и сознанию, но позднему, что убил нравственно этого молодого человека, потому что не сумел быть великодушным безусловно.