Письма Кэмптона — Уэсу
Шрифт:
Но эта девушка покорна инстинкту. Она хочет стать звеном между прошлым и будущим, связать собою обе вечности. Этой девушке необходимо дополнение, хотя она, созревая, долгое время не отдает себе в этом отчета. Она создана по закону рода и с раннего детства бессознательно готовится к выполнению своего долга. В ее распоряжении имеется определенный организм, отличный от всех остальных женских организмов. Соответственно этому на свете должен быть мужчина, чей организм наиболее подходит, чтобы стать ее дополнением; мужчина, в котором она почувствует насущную жизненную необходимость, — один из всех мужчин на свете, он создан, чтобы сделаться отцом ее детей. Маленькой девочкой, в передничке и с косичкой, она играет с мальчиками, руководствуясь в своей симпатии голосом органической необходимости. Она входит в соприкосновение со всевозможными мальчиками, начиная от мальчишки мясника до сына друга отца; а также с мужчинами, начиная от садовника до товарищей отца. Причем ее, в большей или меньшей мере, привлекают к себе те, кто соответствует ее органической потребности или органическому идеалу.
Она скоро научается разбираться в мужчинах. Она отделяет тип, нравящийся ей, от типа безразличного; затем она выделяет тип, который ее волнует. Она не знает, почему она это делает; весьма вероятно, она даже не знает об этой внутренней работе. Она просто симпатизирует людям или нет, вот и все. Она раба закона, бессознательно обобщающая свои половые впечатления вплоть до того момента, когда ей нужно будет найти мужчину, являющегося ее лучшим дополнением. Она переходит волнующую границу половой зрелости и вступает в тот возраст, когда возникают в голове мечты и фантазии и теряется сознание реальности. Она не удовлетворена и не спокойна. Все потеряло свой смысл, и жизнь кажется перевернутой вверх дном. Ее существо пронизано неясными, тревожными стремлениями, и женское начало в ней требует дополнения. Это органический призыв, древний, как род, и она не может заглушить его или успокоить волнение в крови. Но где-то на свете существует мужчина, являющийся ее дополнением. Возможно, что он находится на другом краю света, и она не может найти его. Поэтому близость предопределяет судьбу. Из окружающих ее мужчин она любит того, который больше, чем остальные, дополняет ее.
Это по-своему хорошо, но продолжим наш анализ. Мы видим симптомы крайнего возбуждения и расстроенных нервов. Равновесие организма нарушено, и организм дико бьется в стремлении восстановить его. Выбор может быть плохим или хорошим, в зависимости от случая и времени, но громкий голос инстинкта заставляет торопиться. Что, если выбор окажется плох? Что, если завтра появится мужчина, гораздо лучше дополняющий ее? Время настало. Природа нетерпелива и внушает, что ждать нельзя. Она расточительна и удовлетворяется, если из многих неудачных браков один окажется удачным, так же, как она удовлетворена, если из миллиона икринок трески разовьется всего одна рыба. И поэтому человеческая любовь ничем не отличается от любви воробьев, забывающих о самосохранении при воспроизведении. Так природа обманывает своих детей, а род продолжает жить.
В жизни низших созданий обман ведет прямо к цели. Любовное безумие необходимо, иначе инстинкт самосохранения взял бы верх над воспроизведением и низшие создания вымерли бы окончательно. И человек довольствуется тем, что становится на одну доску с животным в вопросах спаривания. Несмотря на разум, сделавший его господином плоти и помогший ему укротить великие слепые силы природы, он не способен продолжать свой род, не проходя стадии любовного безумия. Нет, человек сам стремится к нему; а когда кто-нибудь требует, чтобы разум вознес его над животными, и хочет сочетаться разумным браком, не поддаваясь любовному безумию, то поэты и певцы ополчаются на него и бросают в него каменьями. Ему позволено оздоровлять природу осушкой малярийных болот; ему разрешено исправлять методы природы и выращивать более быстролетных почтовых голубей и более прекрасных лошадей; но улучшать методы природы в деле продолжения человеческого рода рассматривается как святотатство. Прочь его! Он не смеет прикасаться к нашей Богом нам данной любви.
Ах, Дэн, вспомните первое неясное стремление дифференцировавшихся организмов и всю грязь и безумие многих тысяч поколений, затемнивших основное проявление его. Вот она, ваша любовь, в этом вся ее история. Сама по себе она не позорна, позор заключается в том, что мы не хотим ее перерасти.
XVIII
ТОТ ЖЕ — ТОМУ ЖЕ
Ридж.
Беркли — Калифорния.
4 апреля 19… г.
Я забыл ответить на некоторые вопросы из вашего письма. В ваших словах много красоты и бесконечное число несогласованных фактов. Под многими из них я охотно подписываюсь. Но мне кажется, что вам не удается слить их для связного вывода.
Я весьма многословно установил, что всем живым существам присущи две функции — питание и воспроизведение. Вы не поняли значения этих функций, отвергая мое определение любви, и я должен пояснить свою мысль подробнее. Если пренебречь этими функциями — жизнь исчезнет с нашей планеты. Это основное дело всех живых существ. Особь должна охранять свою жизнь и жизнь своего рода. Она более склонна заботиться о себе, чем о себе подобных, и еще менее склонна приносить себя ради них в жертву. Поэтому естественный подбор применил безумную страсть, заставляющую особь жертвовать собой. Все животные ведут жестокую, беспощадную борьбу за существование. Малейшее проявление слабости у особи служит сигналом к ее уничтожению. Поэтому все, что ведет к ослаблению особи, причиняет ей вред. С другой стороны, закон установил, что каждая особь должна воспроизводить себя. Но воспроизведение влечет за собой ослабление и временную беспомощность. Задача: как заставить особь воспроизводить, идти на опасность, угрожающую ее существованию? Ответ: ее должно понуждать нечто более глубокое, чем разум, и это нечто — нерассуждающая страсть. Если бы особь могла рассуждать, она бы, наверно, воздержалась. Жизнь сохранилась до наших дней, потому что страсть не поддается контролю разума. Человек, пройдя путь от низших организмов, пронес с собой эту необходимую страсть. Развив воображение, он смешал оба начала; результатом этого смешения явилась любовь.
Итак, пусть наше воображение не затемняет нам конечной цели. Перед человеком стоит великая задача воспроизведения. Страсть заставляет его выполнить ее. Страсть, действуя на воображение, порождает любовь. Страсть является движущим фактором, воображение — тревожащим; затемнение страсти воображением порождает любовь.
Освободим любовь от всего наносного и посмотрим, какова ее функция в схеме жизни. Ее функция — воспроизведение. Нет, не возражайте, Дэн; и вы, давая ваше определение любви, говорите, в сущности, то же самое, только не так прямо. Вы говорите: «Любовь — это пробуждение личности к восприятию красоты и ценности другого человека и стремление пройти жизненный путь совместно с любимым». Другими словами, ваше определение гласит, что стремление к воспроизведению порождает любовь, а воспроизведение все же остается ее непременной целью. Так природа обманывает свои создания, и род продолжает существовать.
Затем вы возражаете: «Любовь — это не болезнь ума и тела и не безумие, если она зарождается в самом ценном чувстве, если она является завершением высокого внутреннего процесса и если она оздоровляет душу, делая человека сильным и счастливым». Я показал вам ценность страсти и процессы, порождающие любовь, и доказал, что чувства эти не поддаются контролю разума, а также выяснил, почему они не поддаются контролю разума. Покажите мне, в чем моя ошибка.
Далее вы пытаетесь установить: «Вначале стремление к воспроизведению порождало любовь; в наши дни любовь порождает стремление к воспроизведению». Это очень умно, но верно ли? Не похоже ли это на такое утверждение, которое я осмелюсь высказать после вашего: вначале человек ел оттого, что был голоден; в наши дни он голоден оттого, что ест.
Я на многое хотел бы возразить, но я пишу письмо между завтраком и лекцией. Время кончать. Студенты ждать не могут.
XIX
ДЭН КЭМПТОН — ГЕРБЕРТУ УЭСУ
Лондон.
3-а Куинс Роод. Челси.
22 апреля 19… г.
Природа обманывает свои создания, и род продолжает существовать, а я, стоящий на вершине культуры упадочник-мечтатель, радуюсь тому, что прошлое обязывает нас, и горжусь такой древней и многозначительной историей и таким чудесным наследством. Природа обманывает свои создания, и род продолжает существовать, а я преисполнен молитвенной благодарностью. А ты неблагодарен — вот в чем заключается разница между нами. Ты страдаешь оттого, что справедливо было названо печалью знания. Ты принимаешь положение об общем происхождении только для того, чтобы горевать над ним. Ты открыл, что любовь имеет историю, и… любовь исчезла. Ты — Вертер знания, меланхолия завладела всем твоим существом, и ты проливаешь бессильные слезы пред алтарем собранных тобой фактов.
Ты идешь рука об руку со своим поколением. Каждый возраст страдает от свойственных ему телесных хворей, и каждому возрасту присущи свои духовные недуги. Наше время корчится в родовых муках. Мы держим в руках дитя нашего вечно ищущего разума, но нас ждет иное освобождение, и наше страдание велико. За знанием следует философия знания. Наши взоры погружены в Откровение, но музыка Слова не коснулась еще нашего слуха. До тех времен, когда значение всего не вспыхнет над миром, человечество не освободится от своей грубости и будет охвачено малодушной печалью. Мы до сих пор не знаем, что делать с нашим запасом знаний, и болеем пессимизмом бездеятельности и пессимизмом плохого пищеварения. За последние сто лет мы жили чересчур напряженной умственной жизнью. В этом-то и заключается тайна нашего различия. Жизнь потеряла для тебя цену оттого, что ты ясно понял, что явления совершаются по закону всеобщности, а я, со своей стороны, громко восхваляю этот закон. У меня захватило дыхание от благоговения, но ради других я в своих произведениях провозглашаю ему славу.