Письма на чердак
Шрифт:
– Почему ты не спишь? Ночью люди спят. Вам ведь нравится день, а не ночь, – спросила она Художницу.
– Я люблю и день, и ночь. Ночь даже больше. Но мама… Она тоже говорит, что ночью нужно спать. Бе-е! Но сейчас она в отъезде. Я сама себе хозяйка! Хочу – сплю, хочу – пою. Могу даже в школу не ходить! Хи-хи. В конце концов, мне уже четырнадцать! Да и школ этих было уже столько! Мы постоянно переезжаем. Правда, сейчас никакой школы нет – каникулы. Но осень уже почти наступила, значит, скоро снова уроки. Ненавижу! – Художница сделала паузу и добавила: – Тем
– С грозой понятно. А что за горе? Я могу помочь? – Надо же как-то загладить вину перед ней за испорченный рисунок.
Художница покачала головой.
– Понимаешь… Я люблю его, а он любит другую. Это и понятно: за что меня любить? Я не такая, как все, я хуже, я… Ну знаешь, как будто на меня что-то налипло. Словно я запачкалась… в болоте… и не отмыться. А впрочем, неважно. Мама, как всегда, найдёт себе работу в другом городе, и мы снова переедем. Зачем мне все эти мальчики? И вот я решила отвлечься и нарисовать что-нибудь жизнерадостное.
– Цветок – как живой! Нет, даже лучше! Он ярче! – восхищённо сказала Подсолнух. – Мне так жаль, что я не могу его забрать. – Уголки её длинного лягушачьего рта трагично повисли.
Художница хмыкнула:
– Сейчас буду рисовать стебель.
– А я пойду. Мне пора, – спохватилась Подсолнух.
– Останься!
– Нет, я не могу, – вздохнула призрак. – Родители будут переживать.
– Ну пожалуйста! Не бросай меня! – взмолилась Художница: ей не хотелось коротать грозу в одиночестве.
Уголки длинного рта поползли вниз дальше, а казалось, что это уже невозможно. Рот образовал подкову печали. Призрак стала ещё некрасивее.
– Я правда не могу, – вздохнула она виновато.
– Хорошо-хорошо. Мы ещё увидимся? Приходи ко мне снова! – подбодрила призрака Художница.
Мудрая Подсолнух кричала в голове: «Отступай и забудь! СамСветы не для Безразличных!»
Глупая Подсолнух уверяла: «Дружба никому ещё не навредила. Эта девочка такая милая!»
– Да! Обязательно! – обрадовалась приглашению Подсолнух. – Можно завтра? Ночью?
– Конечно! Тогда до завтра! Я буду ждать!
Родители расхаживали по поляне, поджидая её.
– Ты вернулась! – Ветреница облегчённо вздохнула. – Всё в порядке?
– Да, мам, всё хорошо, – ответила Подсолнух.
Ага, влипла так влипла. Под родными сумраками её приключение сразу померкло, и Подсолнух поняла, что она сделала как раз то, от чего уберегали её родители, – заговорила с человеком. Но родителям лучше об этом не знать. Видно, всё-таки они были правы: ей ещё рано гулять одной.
Листопад, увидев дочь невредимой, сразу успокоился:
– Милая, оставь её. Мы же не для этого дали ей свободу, чтобы потом требовать подробный отчёт. В конце концов, у неё скоро первые танцы.
– Вот-вот, мам! – подхватила Подсолнух. – Я не заходила далеко. Всё-таки первый раз. А теперь я немного поброжу, если ты не против.
И, не дождавшись ответа матери, Подсолнух полетела в лес, подальше от вопросов.
Если
Она вышла к маленькому зелёно-голубому озеру и взлетела на ветку над ним.
А люди, оказывается, такие забавные. Теперь она начинает понимать наставников.
Ох! Эти мысли!
Подсолнух взволнованно слетела с ветки и опять пустилась в полёт.
И вот перед ней стена. Светло-голубая, с окнами, аркой, башенками, зубчиками. Одинокая стена замка в лесу – руины дома ушедшего СамСвета.
Подсолнух подлетела к ней и прикоснулась к холодному камню.
Когда она гуляла с родителями в Задорожье, то часто их путь лежал через детские комнаты. Маленькие люди не любят призраков: они прячутся с головой под одеяло, отворачиваются к стенке, придумывают амулеты и защитников. Подсолнух не обращала внимания на них. Она знала, что иногда молодые Безразличные просто ради забавы пугают детей, чтобы посмотреть, как детский страх застынет угольками: скрипнут дверью шкафа, затаятся густой тенью, поиграют шторами. Но родители Подсолнух не одобряли такие забавы, и она тоже.
И как так получилось, что она наткнулась на СамСвета? Сама виновата, ведь первая заговорила с девочкой. Нужно было просто пройти мимо.
Мудрая Подсолнух внутри неё сказала: «Просто оставь её. Она будет ждать тебя завтра, а потом решит, что это ей всё приснилось, и забудет».
Глупая Подсолнух прошептала: «Она такая милая и интересная. Она была рада тебе. Она хотела подарить тебе рисунок, а ты обманешь её».
Да, она не должна обманывать маленьких людей. Завтра навестит её. Последний раз.
– Значит, ты мечтаешь увидеть солнце? Так просто и так недоступно для тебя. Это странно: твоя мечта – моя обыденность. Как-то несправедливо, – вздохнула Художница, теребя тугую кудряшку. – Знаешь, сегодня я шла и глядела на солнце, как будто пыталась насмотреться за нас двоих.
– Я слышала, что на солнце смотреть вредно даже людям, – заметила Подсолнух.
– Ну да, ну да. Но у меня есть солнечные очки! А в тебе вот ни капли романтики, – буркнула Художница.
Она сидела на крутящемся стуле перед монитором компьютера, поджав под себя одну ногу и покачивая второй. Подсолнух стояла подальше в тени и с восхищением рассматривала солнечные картинки, которые ей показывала Художница. Сегодня, как и вчера, девочка вместо света зажгла свечи.
– Всё справедливо. Я здесь чужая. Это солнце не моё, – вздохнула Подсолнух.
– Солнце – оно для всех, – возразила Художница.
Подсолнух, улыбаясь, склонила голову. Не хотела спорить.
Золотая жемчужина в небе… Ах, увидеть бы, почувствовать тёплые объятия. Но драться за солнце, злиться, сетовать на несправедливость – это не для Подсолнух. Здешнее солнце не для неё.