Письма о конце света
Шрифт:
Теперь о более приятном. Наконец-то отыскал статуэтку-флакон, о коем ты меня просила. Он прекрасен, хоть всего-то век 15, да и сохранился изумительно! Если смотреть на яркий свет, видны следы на донышке, разводы на стенках. Ощущаю сильнейший трепет, представляя, что за содержимое могло храниться в столь прекрасном сосуде, и вообще, связь времени чувствуется как никогда, стоит только взять в руки статуэтку. Чтобы случайно не пробудить ее силы, убрал в футляр, так что чудесный подарок ожидает твоего приезда, милая Оюна. Знаешь, как и прежде частенько окружаю себя особо близкими вещами, но поднимать временные пласты без тебя, милая, не в удовольствие, порою - в грусть. Жаль, проводники эпох так быстро стареют и приходят в негодность, стояли бы просто так для красоты, продержались бы лишнюю сотню, а так... французские часы совсем плохи стали, пропускают со второй-третьей попытки, да и то не на долго, и не дают былой свободы. По-прежнему радуют альбом с гравюрами,
Прежде чем взяться за второе письмо, принесла из холодильника початую бутылку вина "Молоко любимой женщины". Выпила залпом целый бокал. Только после смогла перевести дух. Забралась под одеяло и, держась за бокал, как за спокойную дружескую руку, развернула тонкие листочки:
"Дорогая Оюна!
Сомкнуть глаз так и не удалось - с рассветом прибежала Ниверин с крайне темной вестью. Берислав не смог вернуться, его не выпустил временной пласт! Прошу тебя, избегай персидской керамики! Возможно, паника моя излишня, но не лучше ли перестраховаться? Берислав пользовал небольшое блюдо персидской керамики, но даже не в этом суть. Мне известны факты, что именно керамика наиболее коварна. Да, она обладает прекрасной проводимостью, а шансы на возвращения через нее невелики. А стекло опасно вообще во всем своем проявлении, особенно, если оно непрозрачно, заклинаю тебя, избегай любого стекла и посуды, не пользуй зеркал в одиночестве, с ними непременно нужна страховка!
Возвращаюсь к Бериславу. Ниверин заливалась слезами, и допытаться что случилось, я долго не мог и просто пошел следом. Картина ужасна! Он сидел в кресле... вернее не он, а его пустая оболочка, Берислав будто начисто был выеден изнутри мурашами, блюдо валялось на полу. Ты наверняка спросишь, не перепутал ли он сидений, не совершил ли роковой ошибки - двойного перехода? Нет, сидел он в своем кресле, оббитой плашками собственноручно выращенного дерева, сомнений нет - его не выпустило блюдо. Я тронул Берислава за плечо, и он рассыпался прахом, даже хоронить нечего - пыль одна. Ниверин впала в истерику, я забрал ее к себе, напоил горячим вином с травами, уложил спать, и засел за письмо к тебе. Одна трагедия за другой... не знаю, что и думать, я в полнейшем замешательстве. Сейчас оставлю Ниверин записку и пойду на встречу с Г. Ц., по возвращению, опишу, как все прошло.
Вечер. Дорогая Оюна, встреча с Г. Ц. поставила меня в окончательный тупик. Он все внимательно выслушал, но не в пример мне остался спокоен, сказал, что не видит ничего экстраординарного, и объяснил это следующим: должно быть кто-то решил преступить главное правило - не касаться будущего ни под каким предлогом, и решился достать оттуда какую-то вещь, в дальнейшем могущую служить проводником, что и повлекло за собой такие вот последствия. Но я никак не возьму в толк, как такое вообще возможно? Ведь получается взаимоисключающая цепь! Так же он сообщил приблизительный прогноз общей жизни, он крайне печален... печален настолько, что возник соблазн поставить слова Г.Ц под сомнение, к сожалению, у меня нет на это ни единого основания. На сей невеселой ноте заканчиваю, глаза совсем закрываются, не спал почти целые сутки. Отчего ты так редко пишешь, милая Оюна? Твой Л."
Винная бутылка оказалась почти пуста, на донышке плескалось два светло-соломенных глотка. В голове болталась такая каша, что выбралась из кровати, пошла в кабинет Бывшего и достала из бюро пачку "Капитана Блэка". Терпеть не могла эти сигареты, но он курил только их. Когда же, наконец, заберет свои вещи?.. Закурив, пошла на кухню, и извлекла из холодильника бутылку коньяка. Плеснув в чашку, выпила залпом, закашлялась, запила водой из-под крана, заодно умыла лицо. Открыла окно и закурила, затягиваясь привычно, жадно, будто и не было четырехлетнего перерыва. Присев на стул, наугад взяла какую-то тарелку, поставила на подоконник и стряхнула туда пепел. Все смешалось. Что же это такое? Чья это переписка? Что за обитатели потусторонних миров общаются между собою таким простейшим способом? В голове крутились строчки, эпизоды, а перед глазами, реальные, почти осязаемые, возникали картины... я боялась всматриваться в них, боялась задумываться, пытаясь осознать, догадаться, опасаясь, что видения эти затянут, захватят и не выпустят сюда, обратно в простой, понятный солнечный мир... или он прост и понятен только на первый, поверхностный взгляд? Вернуться в спальню я не могла, казалось, все пространство там заполнено чем-то неизвестным, пугающим и притягательным одновременно. Прислушаться и прозвучит торопливый взволнованный шепот, потянет из-под двери зеленоватым туманом, поплывут тусклые огни...
Запугав себя до остановки сердца от случайного безобидного звука, я допила коньяк и вышла на балкон к солнцу, летнему легкому ветерку, к шуму машин и лаю собак, цепляясь за все это судорожно, отчаянно. Но, письма Л. зернами неизвестного волконника уже упали на благодатную почву моей души и, щедро орошенные воображением, дали буйные бледно-зеленые ростки. Душа моя уже заговорила языком Л, она ему уже принадлежала...
Сейчас он где-то пишет новое письмо, даже не подозревая, что Оюна никогда его не прочтет, что в такую личную переписку бессовестно вторгся кто-то третий... Вы только не переживайте, Л, я ни в коем случае не оскорблю пренебрежением ни строчки, ведь за каждой буквой кроется удивительная, порой жутковатая тайна, и такая... такая...
– нет, не подобрать мне слова!
– любовь к Оюне. Вы простите меня оба, видит бог, не хотела, не специально выкрала, заполучила ваши письма. Должно быть, что-то произошло, случилось с вашей связью, и бесплотные, как тени почтальоны с глазами цвета зеленых кислых яблок перепутали цифры, ошиблись адресатом... По-хорошему, спуститься бы сейчас к консьержке и выяснить, не живет ли в нашем доме девушка (женщина?) с именем Оюна, но ведь не сделаю этого, по крайней мере, сейчас, не готова я, простите меня. Ведь придется отдать ей все-все, по праву принадлежащее... нет, не могу пока... потом, позже.
Оказалось, в глубине квартиры давным-давно звонил телефон. Вскочила на ноги, сердце заколотилось испуганно, заметалось мелким жуликом, пойманным на месте преступления. Оказалось, кухня насмерть задымлена "Капитаном Блэком", коньяк незаметно выпит, а я сама уже в каком-то пограничном состоянии. Телефон звонил не переставая. Я тихонько, чтобы не потревожить лежавшие на кровати письма, прикрыла дверь в спальню, только потом пошла в зал и сняла трубку.
– Алло...
– Рита!
– крикнул голос подруги Светы.
– Слава богу, дозвонилась! Что там у тебя, весь день названиваю, ты не берешь трубку!
– Наверное, не слышала, - я присела на подлокотник безобразного белого дивана.
– Как ты, милая?
"Милая Оюна..."
– Рит, ты меня слышишь? Как ты?
– Нормально. Все в порядке.
– Козел не звонил?
– Пока нет.
– Вот сволочь, а!
– А чего ему звонить-то?
– я постепенно высвобождалась из объятий Л, с квартирой, наверное, еще не решил ничего, как решит, сразу же объявится.
– Ты только смотри, не останься на бобах! Столько лет терпеть эту гадину!
– Ладно тебе, нормально мы жили.
– Ага, нормально! Да ему просто повезло с такой вот святой Марией-Магдалиной вроде тебя! Ну, у тебя-то еще будет все, слава богу, до тридцатника далеко, а вот он со своим поганым сороковником... Другая уже б...
– Светик, родная, прости, у меня страшно голова болит...
– Это он тебя довел, я те кричу! Хочешь, приеду, переночую с тобой?
Шумная, яркая, такая настоящая Светка в моей спальне...
– Свет, давай в другой раз, я сейчас таблеток напьюсь, и спать лягу, а на днях выберемся куда-нибудь, идет?
– Идет, - вздохнула она, попрощалась и повесила трубку. Я прислушалась, квартирное пространство едва слышно шелестело тонкими папиросными листочками. Милая Оюна, скажите, умоляю вас, как же его зовут? Леонид? Люцифер? Как...?
Писем не было целых три дня, за это время я передумала, перерешала столько возможных вариантов своей дальнейшей жизни без Л. и его тонкого подчерка, но ни один не оказался реально приемлемым. Я действительно не могла понять, как мне существовать дальше. Когда мы с мамой лишились нашей краснодарской квартиры, потому что ее продала по фальшивой доверенности лучшая мамина подруга, которую я с самого детства называла "моя вторая мама", и мы оказались на улице, даже тогда я представляла, как жить дальше после такого предательства. Очутившись Нигде, без каких либо иллюзий и надежд на все человечество в целом, и каждого двуногого в отдельности; без вещей, предметов, знакомых с рождения, без ничего, в отвратительной пустыне, в которую мгновенно превратился мой спокойный и радостный мир, даже тогда я представляла течение своей жизни дальше...