Шрифт:
«Смерть не так уж страшна, это трусость делает ее страшной».
Герберт Уэллс «Война Миров»
1
Земля. XХVIII-й век.
Уголки ее рта так неистово сокращались в какой-то безумной, отрешенной улыбке, так, что ее лицо, когда она улыбалась, было больше похоже не гримасу. Ее кожа была сморщенной, по-старчески раскрашенной в пигментные пятна. Изабель разменяла девятый десяток, и все ее близкие готовились к ее смерти, не испытывая при этом ни горечи, ни сожаления. Она прожила
Она тихо позвала внучку, Риту. Хриплым голосом она произнесла ее имя, и протянула руку в пустоту, как бы пытаясь ухватиться за невидимую опору. Рита была рядом и протянула свою руку к ней.
– Да, тетушка Изабель. Я здесь. Принести вам воды?
Изабель помотала головой, и что-то промычала в ответ. Она показывала пальцем на стену, и Рита обернулась, надеясь увидеть книжную полку или что-то в этом роде. Но на стене висела фотография. Обычная черно-белая фотография, Рита силилась припомнить, кто на ней изображен, но не смогла вспомнить ни одного героя этого снимка.
– Да, бабушка. Вы хотите, чтобы я принесла это фото?
Изабель молча кивнула.
Рита встала и направилась к противоположной стене комнаты. Она сняла снимок и смахнула с него пыль. Фотография была под стеклом, в аккуратной коричневой, деревянной рамке, и была похожа на семейный снимок. Но никого из нынешних детей или внуков тетушки Изабель она не увидела, только саму Изабель, еще маленькую, сидящую на руках у усатого мужчины в военном мундире.
Она подошла к кровати. Взяв бабушку за руку, она показала ей снимок:
– Я нашла вас, бабушка… – Рита показала на худосочную фигурку маленькой девочки, сидящую на руках у мужчины. – А это ваш папа?
Изабель снова улыбнулась. В улыбке было все: и память о прошлых годах, и тревоги прожитой жизни, и радости. Перед ее глазами ожили отцовские командировки, когда они с мамой налегке путешествовали по всей территории современной Европы. Изабель сжала руку своей внучки, и ткнула пальцем в другого человека на снимке – женщину в красивом шелковом платье, в богатых дорогих украшениях и ярко накрашенными губами.
– Кто это? – спросила Рита. Она не знала эту женщину, судя по возрасту маленькой Изабель на фото, она могла годиться ей в прабабки, но Рита ее никогда не видела.
Изабель жестом велела Рите наклониться к ней. Рита выполнила ее просьбу, после чего смогла разобрать два слова:
– Симона, жена.
Спрашивать чья жена уже не имело смысла, бабушка устала и без того была слаба, и Рита просто кивнула.
Подготовку к похоронам и все хлопоты Лиза взяла на себя. Она была самой старшей и самой любимой дочерью Изабель. Будучи уже вдовой, она знала, что никто не сможет справиться со всем этим лучше, чем она. Хоронить маму – было и грустно, и светло одновременно. С одной стороны – ты теряешь близкого человека, а с другой – он отмучался свое и должен отдохнуть. После похорон были очень теплые и домашние поминки: все вспоминали Изабель, многие тепло о ней отзывались. Но, только проводив последних гостей, Лиза поняла, что жутко устала.
Кто-то взял Лизу за руку, она обернулась:
– А это, ты Доминик.
Ее старший сын, 30-летний Доминик был очень продвинутым айтишником, хакером, а также правовым защитником. Во многом то, насколько далеко шагнули технологии в последние 100 лет, было заслугой вот таких вот молодых людей, новой формации молодежи. Они не тратили времени впустую на интернет-технологии, их волновали возможности физического кибер-пространства.
Он понизил и без того низкий голос и заговорил почти шепотом:
– Бабушка скоро выйдет на связь. – Было видно, что Доминик испытывает нетерпение.
Лиза округлила глаза, отчего морщины в уголках ее глаз как-то сразу разгладились.
– Откуда ты знаешь? Ведь… ведь это не может быть известно. Разве не так?
Доминик сжал ее локоть и снисходительно улыбнулся.
– Не совсем так. Иногда можно проследить путь сигнала, и становится ясно, когда душа (или точнее будет сказать энергетическая субстанция, обладающая памятью и личностью) начнет себя осознавать.
– Хорошо, я хочу быть рядом, когда она напишет.
– Тогда поднимайся на третий этаж. Осталось, думаю, часа 3—4.
2
Лиза поспешила в спальню. Ей хотелось и собраться с мыслями: скоро она сможет поговорить с мамой, поговорить с ней – такой, какой она была при жизни, спросить у нее, что она видит, что чувствует. Мама сможет рассказать, что с ней произошло после смерти. Каждый раз, когда близкие выходили на связь с умершим, они как будто причащались, становились близки к таинству – ведь долгие и долгие тысячи лет люди не имели возможности заглянуть в потусторонний мир. Теперь же технологии позволяли не только установить связь с умершим, но восстановить его память, и ты беседовал со своим умершим родственником не как с какой-то мумией или привидением, а как с живым человеком.
Аппарат, в который закачивали личность человека перед смертью – был очень сложной машиной. Одна его часть была обычным процессором, что означало, что частично это был обычный компьютер, но другая была похожа на медицинский аппарат. Именно благодаря ему поддерживалось сознание, которое оставалось живым и мыслящим. Как и у любой чрезмерной хитрости у данного аппарата были ограничены возможности: спустя ровно месяц после выхода умершего на связь – его сигнал исчезал. До сих пор было не понятно: почему? Ведь если душа оказывалась бессмертна, почему в итоге связь терялась?
Одно было недоступно машине – голосовой контакт. Умершие люди могли слать «с того света» только письма – их послания, отправленные неизвестным путем (возможно они их даже надиктовывали машине) приходили в виде текстового сообщения на экран компьютера, подключенного к аппарату. Сколько ни билась прогрессивная ученая молодежь над загадкой, почему мертвых нельзя «слышать» – вопрос оставался без ответа.
Лиза взяла в руки платок, отерла в очередной раз скользнувшую по щеке слезу и стала подниматься на третий этаж. На третьем этаже Доминик и его друзья обустроили себе целую лабораторию: там находились аппараты для приема «Писем», вся нужная медицинская и техническая аппаратура.