Письма
Шрифт:
ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНОЕ СЛОВО НА СОВЕЩАНИИ В
НАУЧНО-ПРАКТИЧЕСКОМ ИНСТИТУТЕ СПЕЦШКОЛ
И ДЕТДОМОВ НКП РСФСР
ZT. Мак, восьмитомник, т.4 "О МОЕМ ОПЫТЕ". Се стенограмма доклада на совещании в Научно-практическом институте спецшкол и детдомов НКП РСФСР 20 окт 1938. Его директором в 1936-1943 Данюшевский И.И. (1890-1950). Заключительное слово идет ниже.
...О моем отношении к педагогике...
У нас нет воспитательной педагогики. У нас есть методики, которые можно приложить к основному общеобразовательному
должна быть теория педагогики, ...основанная на практической работе. Но здесь надо учесть поведение нового человека в новой обстановке.
Попробуйте взять любой вопрос, например воспитание воли. То, что раньше было основано на интересе, теперь основывается на долге.
Сегодня я шел по Мясницкой, висит обьявление: "Спешите видеть выставку Левитана. Сегодня последний день". Раньше вывесили бы такое обьявление, чтобы побольше заработать денег, а теперь - по чувству долга, чтобы больше людей посмотрели эту выставку.
Нам необходима такая теория педагогики.
Теперь еще два замечания.
Во-первых, я считаю, что наша советская государственная школа должна занимать более важное, более блестящее и более величественное место в нашей жизни. В этом я глубоко убежден и всегда буду об этом говорить. Наша школа представляет собой заброшенное учреждение. Никто о ней не знает...
И не нравится мне, что наши школы называются школами, что наших учеников называют школьниками, что наши школы пронумерованы какими-то страшными астрономическими номерами: 667-я школа, что это мне говорит?
В нашей стране школа должна быть важнейшим моментом в жизни не только детской, но и всего общества. Мне удалось этого добиться для моего учреждения. И я хочу, чтобы вы этого добились.
Я требую внимания к коллективу, себе - и мне это удавалось. В коммуне им. Ф. Э. Дзержинского мы имели духовой оркестр. Это было важно не только в смысле воспитания. Когда шла коммуна им. Ф. Э. Дзержинского, был гром на весь Харьков. У нас было несколько барабанов, тромбоны, причем мы не признавали никаких пианиссимо, играли как можно громче. Дети идут - смотрите!
Я употребил на это дело много энергии, и не только в смысле парадном (мы не встречали другой, равной нам, колонии). Мы не имели ни одного плаката, но имели знамя. Когда ребята со знаменем шли стройной колонной до 8 человек в ряд - это было очень красиво.
Мы строили свое производство так, чтобы к нам ездили, просили, кланялись: продайте, пожалуйста, 10 "Леек". А мы не желаем, не продадим, не продаем такому-то.
Все это очень важно. В глазах каждого ученика все это должно иметь огромный общественный вес. Каждый день мы имели во всех театрах 31 место#3. Надо было, чтобы мои франты для этого умели входить в театр. Они входили в театр с носовым платочком в кармане, с запахом одеколона.
Мы добились права для моих коммунаров ходить потом в театр без билета,
Такой шикарный размах должно иметь каждое детское учреждение, и этого можно добиться красивой дисциплиной, красивой, интересной, большой работой.
Наша школа должна иметь какое-то шефское имя, должна чем-то отличаться от другой школы, должна иметь свое лицо.
Я недавно был в X классе школы им. К. Е. Ворошилова. Спрашиваю учеников:
– Скажите пожалуйста, Ворошилов был у вас в школе?
– Нет.
– Почему?
– Не приехал.
– А куда смотрела администрация, почему не пригласила?
Когда я стал расспрашивать, то узнал, что Ворошилов не играет для них какой-либо особой роли.
Я спросил:
– Вы себя называете ворошиловцами?
– Нет.
Тогда надо отнять имя К. Е. Ворошилова у этой школы.
Ученики этой школы должны быть ворошиловцами.
В Харькове предметом гордости коммунаров служило то, что они были горьковцы, и их гордость в этом отношенеии превосходила все нормы.
Мои коммунары гордились тем, что они дзержинцы. У нас все было пропитано памятью Ф. Э. Дзержинского. И это давало особый тон, особую гордость коллектива. И "Лейка" называлась "ФД", и на груди их был значок: "ФД".
Это дает большой размах школе. Я провел 8 походов. Правда, мне пришлось много поработать с ребятами. Я работал в течение двух месяцев по 4-5 ч. Это антипедагогическое действие, но зато мы могли заказать себе отдельный пароход и мы плавали, как хотели.
Это сообщает коллективу уважение к самому себе и дает мне такое средство в руки, какого не может иметь учреждение, заброшенное в переулке.
Мы должны были совершить экскурсию на Кавказ, причем должны были пройти пешком по Военно-Грузинской дороге. Мы начали подготовку за несколько месяцев. Выбрали маршрут, свою комиссию, шили костюмы.
Но у меня есть общее собрание, которое имеет право предложить не брать в поход какого-нибудь пацана. И вот к июню наберутся таких человек 5. Просишь у общего собрания дать амнистию.
– Нет. Для меня это было очень тяжело. Общее собрание не хочет прощать, а для них надо специально оставлять кухарку и т. д.
День отьезда, в 4 ч кончили работать, в 5 строимся, чтобы идти на вокзал. Все уже готово, обоз готов, а в это время какой-нибудь малыш дергает тебя и говорит: неужели мы останемся?
Жалко их, у них слезы текут.
– Антон Семенович, возьмите.
– Да ведь не я, а общее собрание!
Они в тех же костюмах, в каких стоит строй.
Обращаюсь уже к строю: что же теперь их оставить?
– Да как же их брать, у них в обоще ничего нет, (походного) корзинок нет, куда же их брать?