Письмо счастья, или Здравствуй, дедушка Мороз
Шрифт:
– Они из нашего района, все из Первомайского. Если купите подарок, можете оставить его здесь, а мы потом все соберем и развезем по сельским советам.
– Мы сами увезем, так можно?
– Можно, а зачем вам это? – женщина была удивлена маминым желаньем отвезти подарок самостоятельно.
Но мама не ответила, она свернула листок, исписанный красным карандашом, положила в сумку, взяла меня за руку, и мы пошли. Настроение пропало, и идти за покупками нам больше не хотелось. Мы шли по торговому центру, я разглядывал витрины, но валенок нигде не было.
Мы пришли домой молча,
Дома я достал свое письмо, написанное пару дней назад, прочитал ещё раз, и еще раз. Странно, у меня было все: и игрушки, и машинки, и даже деревянный конструктор, – а зачем они мне? Кто-то имеет все, а вот Ване из Сосновки нужны всего лишь валенки. Я смял свое письмо. Взял красный карандаш и вывел на белом листе аккуратно буквы. Получилось новое письмо. Я сложил его, положил в конверт и отдал маме.
– Мам, это мое письмо. Прочитаем его на новый год.
Мама все поняла и улыбнулась. Она всегда понимала меня. Мне казалось, что где-то внутри мамы стоит маленький моторчик, который все знает и понимает.
Вечером у мамы с папой состоялся серьезный разговор. Мама начала его первой:
– Саша, мы с Серёжкой хотим купить валенки и подарить их мальчику Ване из Сосновки.
Мама протянула папе письмо в клеточку. Он внимательно прочитал и положил листок на стол. Папа долго молчал, мама ждала. Моторчик внутри мамы знал, что нужно подождать и тоже немного помолчать.
– Знаешь, я тогда был как Серёжка, смелый, умный и красивый, – тут папа улыбнулся, – но моей красоте не хватало тепла – валенок у меня не было, а мы жили в деревне, до школы пять километров, – папа снова улыбнулся, как-то грустно и горько улыбнулся, – а мама пошла…, – папа замолчал, – мама пошла и поменяла свое зимнее пальто на валенки для меня. Я был счастлив. Валенки были новые, мягкие такие, очень удобные. Про пальто я узнал потом, уже взрослым, – папа вздохнул и снова замолчал, – А я ведь спрашивал тогда маму, чего это она в стареньком пальтишке, оно же тонкое и холодное, а мама говорила, что так модно и зима нынче теплая. А зима тогда стояла лютая, снежная и морозная. Мама одевала пуховый платок, завязывала его на спине, а поверх одевала кофту толстую. А я-то понять не мог… вот они мои валенки. Когда есть мама, то и валенки теплее и зима солнечнее.
Папа долго молчал, мама сидела рядом и гладила папу по руке.
– Где Сосновка та эта? Ехать то куда? И какой размер валенок нужен?
Мама улыбнулась. Она знала все.
На следующий день мы все вместе пошли искать валенки. В специальном магазине было все: белые, как у снегурочки, толстые на резиновой подошве, с вышивкой, с замком, с мехом и без. Мы мерили, радовались и конечно купили. Маме – белые с вышивкой, папе – толстые, а нам с Ваней – серые с замком, толстой подошвой, и снежинкой сбоку, и нашей бабушке – серенькие с мехом, и такие же для Ваниной бабушки. Бабушки – они же бабушки, и им тоже нужно тепло, как душевное, так и согревающее, пусть даже в виде валенок. По дороге домой мама с папой зашли ещё в один магазин, вышли оттуда с большим пакетом, и мы дружно поехали.
Настало 31 декабря. Я проснулся пораньше с непонятным чувством внутри: я ждал этого праздника, готовился к нему, но в то же время переживал. Где – то в животе кошки ловили бабочек – это смешанное чувство кипело внутри, а что с этим делать я не знал. Мама, глядя на мое растрепанное, как у дикого воробья состояние, улыбнулась, обняла и тихо на ухо прошептала:
– Переживаешь? Не бойся. Я думаю, Ваня тоже переживает и ждет.
И мне стало легче, значит я не один в этом мире мучаюсь с кошками и бабочками. Я умылся, и уже уверенно пошел собираться в дорогу.
Перед поездкой, мы заехали в гости к моей бабушке. Я нес валенки, папа большой пакет, а мама полную сумку с мандаринами и сладостями.
Я вбежал в квартиру первый, обнял бабушку и протянул ей валенки.
– Бабушка, с новым годом! Мы сейчас поедем, я буду дедом морозом! Круто, да?!
– Мама, это тебе, – папа протянул бабушке большой пакет, – спасибо родная, за валенки.
Папа обнял бабушку и поцеловал. Бабушка почему-то плакала, когда мерила новое пальто. Она вытирала слезы, смотрела на папу и снова плакала. Я не понимал, что происходит, ведь праздник же, а бабушка плачет.
Поздравив бабушку, мы двинулись в путь, искать Ваню из Сосновки. Мама, как всегда, знала куда ехать, ее внутренний моторчик показал папе дорогу и мы, загрузив в машину сумки и большую коробку, поехали. Мама упаковала валенки в праздничную коробку и привязала к ней большой красный бант. Мы купили шапку деда мороза, красную такую с белым мехом. Я выглядел в ней смешно, но на душе почему-то было тревожно. Я никогда не был дедом Морозом, боялся и был не готов. Дед Мороз – это же очень большая ответственность, и от того, как ты будешь себя вести, зависит весь праздник и настроение у окружающих. Я долго тренировался, говорил громкое «О-хо-хо», но это только смешило меня, и я расстраивался. Видно, артистом мне не быть. Мама сказала, что главное – это душа, и говорить надо сердцем, а не «охать» и «ахать». Но я ее не понял, я привык говорить ртом, а душой не умел, и даже не пробовал. Смешная она, моя мама.
Пока мы ехали по городу, я любовался в окно на яркие огни, витрины, переливающиеся неоновым светом, на большие праздничные вывески, которые кричали на каждом углу горящими буквами: «С новым годом!» Город шумел, радовался и ждал праздника. Праздник чувствовался в каждом доме, на окнах горели гирлянды, в окна выглядывали нарядные красавицы ёлочки, со звёздочками на макушке. Я заглядывал во все окна, выбирая самую красивую ёлку. Я радовался празднику, хоть и очень переживал. Какой он мальчик Ваня?
Мои переживания усилились, когда мы выехали за город. Ощущение праздника закончилось с перечеркнутым знаком на обочине. Больше никакого праздника в душе не осталось, впереди была серая дорога, заснеженные поля и голые деревья. Машина мчалась по трассе, и с каждым километром, мне становилось грустнее.
– Мам, а может мы вернемся домой? А? – спросил я осторожно.
– А как же Ваня, как твое обещание? А как же валенки? – мне стало неловко, и я снова молча стал смотреть в окно на унылые поля.