Питомец «Ледового рая»
Шрифт:
Приютские воспитательницы водили по воскресеньям своих крысенышей в ближайший храм. Это был храм господствующей в государстве религии, и Кирилл всегда думал, что Церковь и есть Церковь – что может быть проще и логичнее Единого бога?
Оказалось – нет! Оказалось, что богов у людей было как грязи (помилуй, Единый, за такое сравнение)! Причем ладно, когда так было в доисторические времена, при всяких там Зевсах, Юпитерах, Афинах и Юнонах. Оказалось, что такая ситуация существовала и много позже, когда человечество дотумкалось до мысли, что бог должен быть один (пусть даже он и в трех лицах). Один-то он был один, да только у каждого народа свой. Точнее, конечно, не у каждого народа, а у каждой веры (капеллан
Доходило до полного мракобесия, когда всех, кто не верил в ИХ бога, ОНИ предавали огню и мечу и считали собаками, убить которых – богоугодное дело. Как будто бог (настоящий Бог, который во Вселенной один) ело кто не верил в ИХ бога, ОНИ предавали огню и мечу и считала собаками. (пусть даже он и в трех лговорит только на иврите или по-арабски, или по-русски или по-китайски и истинное его имя – Иегова или Магомет, или Христос, или Будда…
Понятно, в общем-то, шло это не столько от недомыслия, сколько от высокомерия перед соседями, которое всячески поддерживали служители любой конфессии. Ибо если наша вера главнее, то и мы главнее всех. Пусть они и не признают этого, нужно, чтобы родной народ признавал, от которого зависит, как сладко ешь. И народ признавал – куда ему деваться? Со смертью-то каждый человек остается один на один, а тут жизнь вечная обещана. И не хочешь, а поверишь…
Вот и верили. А чтобы веру поддерживать, всех иных в эту веру обращали. Где хватало слова (реже), а где и меча не хватало (чаще)…
Так говорил Маркел Тихорьянов на первом своем занятии.
Воевали за СВОЮ веру столетиями. Хотя дело было не только в вере. Вера давала надежду и сплачивала людей, а на этом сплочении росли государства, подчиняли себе близлежащие местности и их обитателей, превращались в великие цивилизации и развивались, развивались, развивались… Короче, это не только злая воля тиранов, озабоченных сохранением своей власти, но и неизбежный исторический процесс социально-политической организации. Процесс с плюсами и минусами, как и все в этой жизни.
Однако во время кровавой бойни, которая вспыхнула в конце двадцать первого века между сторонниками Христа и Магомета и едва не привела человечество к концу, подняла голову и набрала силу религия, исповедующая воистину единого бога, исповедующая общечеловеческое единение. Наверное, в людях заговорил инстинкт самосохранения.
Основанное на этой религии (сначала на подпорках, а потом, по мере укрепления, и на полноценных, здоровых конечностях), поднялось общемировое государство. Впрочем, старые религии не исчезли, но поскольку наиболее фанатичные их приверженцы были выбиты в этой войне, то пассионарных представителей этих конфессий стало гораздо меньше, а пассионарность она и в Африке пассионарность. Пассионарии Церкви Единого Бога положили свою энергию и свою волю на алтарь единения. Конечно, поначалу было трудно. Люди консервативны. Но когда человечество оказалось поставлено перед выбором «смерть за старую веру» или «жизнь при новой», стремящееся во все времена к соглашательству большинство выбрало второй вариант. Непокорных радикалов из числа адептов классических религий пришлось усмирять – радикалы всегда становятся на дорогу терроризма, – но тактика и стратегия такого усмирения была известна с начала двадцать первого века и изобретать велосипед заново не пришлось. Стратегия – это отсутствие идеологических запретов и неукоснительное соблюдение закона, а уж с тактикой спецслужбы определятся.
Ну а когда люди обнаружили, что неведомые неприятели держат их в космическом Мешке и, похоже, скоро придется драться не на жизнь, а на смерть, тут объединение вокруг новой церкви пошло семимильными шагами. При всех своих недостатках, человечество имеет одно главное достоинство – умение выживать любыми путями. Чувство самосохранения – великое и сильное чувство, но чувство сохранения вида еще сильнее. Ради спасения детей могут объединиться и нетерпимые друг к другу противники. Вот они и объединились.
К тому времени, когда на свет появился Кирилл, паства у священников классических религий еще не вымерла, но ни папа, ни патриарх, ни далай-лама, ни великий имам уже не имели в обществе той власти, какая была у них прежде. А Единство стало в общественной жизни настолько важным, что его адепты стали капелланами в армейских подразделениях. В том числе, и в Галактическом Корпусе с его учебными лагерями.
41
Происшедшее так измотало Кирилла, что ночь он продрых без задних ног. И без снов. Что удивительно – сны он видел почти всегда. Иногда ему «помнилось», что он и родился, видя сон про свое рождение, хотя по науке так быть вроде бы не могло. Но «помнилось»…
А вот Спиря, к примеру, снов вообще не видел. Когда он после отбоя укладывался в койку, его будто выключали. «А может, ты – андроид?» – шутила порой Ксанка. Одно время она даже пыталась звать его Андроидом, но кличка почему-то не прижилась, хотя Кирилл несколько ночей подряд вывешивал над Спириной койкой короткую безмолвную триконку:
Не человек я, братцы, а андроид.Но пусть вас это без нужды не беспокоит.Возможно, кличка не прижилась потому, что Спиря повел себя самым правильным образом – не обращал внимания ни на триконку, ни на шутников…
И вот сейчас, во вторую свою тюремную ночь, андроидом был Кирилл. Видимо, нервная система переутомилась больше, чем мышцы. Впрочем, физическая усталость скорее всего тоже была нервной реакцией. Как говорит Спиря, нервы – они ведь не железные…
Завтрак снова принесли в камеру – из чего Кирилл сделал вывод, что пока его официальный статус не изменился. Как был осужденным, так осужденным и остался. Что-то у капеллана с проверкой не получилось… Ладно, подождем, спешить некуда. Можно вздремнуть. Сначала до обеда, потом до ужина. А потом и ночь – самое время спать…
Однако вздремнуть не удалось, поскольку после завтрака за Кириллом пришли. Снова двое эсбэшников – не те, что были вчера, и намного более вежливые. Ни силовые оковы, ни наручники применять не стали, из чего Кирилл сделал далеко идущий вывод – статус вчерашнего осужденного все-таки модифицируется.
Привели его в тот же кабинет. За ночь обстановка тут не изменилась ни на йоту. И за столом сидел старый знакомый – Маркел Тихорьянов.
– Здравия желаю, господин майор! – поздоровался, переступив порог, Кирилл.
– Здравствуйте, Кентаринов! – Майор кивнул своим шестеркам. – Господа офицеры, оставьте нас!
Когда эсбэшники выкатились, он превратил табуретку в нормальный, со спинкой, стул и кивнул Кириллу:
– Садитесь!
Кирилл сел.
– Сегодня все совсем не так, не правда ли? – сказал капеллан.
– Так точно, господин майор!
Над столом капеллана повисла триконка дисплея. Тихорьянов взглянул на ее содержимое и удовлетворенно кивнул.
– Вам, наверное, не надо объяснять, Кентаринов, в какое время мы живем… – Майор вышел из-за стола. – Сидите, сидите, – сказал он дернувшемуся со стула Кириллу и прошелся по кабинету.