Плач к небесам
Шрифт:
Тонио резко вскочил. Он недоумевал, почему кардинал до сих пор не отослал его. Это показалось ему такой необычайной любезностью. Но его преосвященство во сне по-прежнему протягивал руку к той теплой вмятине на простыне, где только что лежал Тонио.
Тонио молча оделся и спустился к себе по тусклым серым коридорам.
Войдя в спальню Гвидо, он увидел, что тот заснул прямо за письменным столом, положив голову на согнутую руку. Свеча давно догорела.
Тонио долго смотрел на учителя – на склоненную голову, на густые кудри. А потом прикоснулся к его плечу. Гвидо вздрогнул, просыпаясь, и медленно и неуклюже побрел к кровати. Тихо
Тонио, постояв около учителя еще немного, повернулся и пошел в свои комнаты.
Он закрыл глаза и представил, как обнимает кардинала, как прижимается лицом к его худому, неподатливому телу, ощущая его трепет. Губы его снова приоткрылись при воспоминании о случившемся, и, не в силах более это терпеть, он начал шагать взад и вперед по комнате.
Этот ритм захватил его, и он стал ходить кругами, а потом распахнул окно и высунулся за карниз, чтобы испить свежего воздуха. Внизу искрился фонтан идеально круглой формы. Зрелище обрушивающейся с высоты воды начало захватывать его раньше, чем он сообразил, что даже не слышит плеска воды.
Между ним и Гвидо так никогда не будет!
И конечно, Гвидо это знал. Так почему же тогда он так поступил? Он, Тонио, жил в запертой комнате со своим возлюбленным, а Гвидо выпустил его, Гвидо отворил дверь. И сразу вся ласковая сложность, вся грубоватая нежность той любви поблекли в глазах Тонио и покинули его, не оставив послевкусия. Неожиданно он не смог пробудить в себе никаких воспоминаний о ней, которые могли бы успокоить и подбодрить его. Прежняя страсть вспоминалась теперь как что-то очень давнее. Он был слишком опален огнем кардинала.
Он хотел бы сейчас заплакать. Но был для этого слишком усталым и опустошенным. И, несмотря на тепло встающего солнца, утренний холодок неприятно пронизывал его.
Рим казался ему не столько городом, сколько идеей. Тонио опустился на колени и коснулся лбом подоконника.
«Какой урок я получил?» – спрашивал себя кардинал. Но Тонио знал, какой урок получил он. Он был уверен, что теряет Гвидо. И, тоскуя по кардиналу, по его сокрушительной страсти, он понимал, что сделает все, лишь бы Гвидо не узнал об этом. Гениальность этого решения заключалась в том, чтобы, теряя Гвидо, вновь обрести его и удержать навсегда новым объятием.
6
Сонное состояние овладело им, как только он уселся посреди этой комнаты. Здесь стоял особый аромат, а освещение напомнило ему о другом, более тесном помещении, так же заполненном тканями и бижутерией, где он когда-то бывал, и притом один.
Но он не разрешил себе вспоминать это. Это было не важно. Главное – закончить начатое.
Эта женщина чего-то ждала от него и явно собиралась ему помочь. Ее служанки, как черные птички, расселись по краям комнаты. Их маленькие смуглые ручки находились в беспрерывном движении: они собирали кусочки резинок, ниток, натягивали парики на деревянные болванки. Неужели она ждет, что он прямо здесь снимет свой мужской костюм и протянет ей руки, словно она его нянька?
Он оперся на локоть, внезапно отвлекшись на собственное отражение в затененном зеркале. Независимо от того, какие невообразимые мысли его обуревали, собственное лицо обычно казалось ему непроницаемым. Как будто наросшая на нем упругая женская плоть лишила его всякого выражения, сделала вечно молодым.
«Но как я буду шнуровать этот корсет, – думал он, – как буду подвязывать эти юбки? Может, отнести их снова во дворец кардинала и отдать тому беззубому старику, который, даже произведя на свет с десяток ребятишек в какой-то узенькой хибарке на дальней улице, ничего не смыслит в женской одежде?»
В комнате было жарко, за закрытыми ставнями звенел и гудел Рим, и на пышную шелковую юбку полосками ложился свет.
Похоже, портниха почувствовала его сомнения. Хлопнула в ладоши, чтобы привлечь внимание, и отослала всех помощниц из комнаты.
– Синьор. – Она склонилась над ним и протянула руки к его плащу. Он почувствовал, что одеяние больше не давит на него. – Я одевала самых знаменитых певцов в мире. Я не просто делаю костюмы! Я создаю иллюзии! Позвольте же мне показать вам это, синьор. Когда вы снова взглянете в зеркало, то не поверите своим глазам. Ах, вы такой красавчик, синьор! Вы тот, о ком я мечтаю, когда шью.
Тонио лишь сухо усмехнулся.
Он встал, поразив женщину своим высоким ростом, и с улыбкой посмотрел сверху вниз на смуглое, морщинистое лицо. Ее глаза были похожи на две маленькие сливовые косточки, только что вытащенные изо рта и еще блестящие от влаги.
Портниха сняла с него камзол и чуть ли не любовно отложила его в сторону, поглаживая ткань, как продавец, расхваливающий ценный товар. Но самые восхищенные жесты она приберегла для вещей, которые собиралась надеть на него.
– Бриджи тоже снимите, синьор. Это важно. – Она сделала успокаивающий жест, чувствуя, что он колеблется. – Не стесняйтесь меня. В таких вопросах относитесь ко мне так, как будто я ваша мать. Видите ли, для того чтобы вести себя как женщина, вы должны и чувствовать себя женщиной под всей этой одеждой.
– А может, кентавром, синьора? – тихо спросил он. – Готовым в любой момент растоптать кружева и оборки и навести ужас на нежных девственниц в первом ряду.
Женщина рассмеялась.
– У вас острый язык, синьор, – сказала она, снимая с него туфли и чулки.
Он медленно вздохнул, полузакрыв глаза.
И застыл посреди комнаты, чувствуя обнаженность своего тела, словно воздух в комнате, хотя и был теплым, обдавал его холодом. Портниха приблизилась к нему и погладила его кожу тем же жестом, что и ткань, явно восхищаясь ее гладкостью. Затем она надела на него нижнюю полотняную юбку с широкими кринолинами и завязала сзади ленты. Покачала кринолины и накинула сверху тонкую нижнюю юбку. Далее пришел черед пышной юбки из сиреневого шелка в мелкий розовый цветочек. Отлично, отлично! А сверху – полностью кружевная блуза, которую она ловко застегнула спереди до самого низа.
Теперь ее движения стали более медленными. Она, казалось, понимала, что примерка корсета – решающий этап. Ведь главное, чтобы он пришелся певцу впору на плечах. Темно-сиреневые рукава корсета были украшены каскадом падающих кружев. Она расправила его перед Тонио и, когда он просунул руки в рукава, начала шнуровать его, прежде всего затянув на талии.
– Ах, да вас точно послал Господь в ответ на мои молитвы, – сказала она, накинув крючок.
Тонио почувствовал вшитые в корсет пластины китового уса. Они сковывали его и в то же время были прохладными и упругими. И когда портниха начала стягивать корсет все сильнее и сильнее, он испытал странное ощущение, чуть ли не удовольствие, словно это одеяние поддерживало его, придавало ему устойчивость и форму.