Плач серого неба

Михайлов Максим

Хидейка же никогда не волновал возраст тех, с кем сводила его жизнь. За непроницаемым выражением хамедова лица он быстро разглядел острый и живой ум, недюжинное чувство юмора и страсть к поиску ответов на сложные вопросы. Замечательные даже поодиночке качества вместе так восхитили наследника богатого миррионского политика, что он немедленно предложил ал-Сиэлю дружбу, с которой, как не раз потом показало само время, не прогадали оба.

Молчаливый эггр-слуга вкатил в комнату столик, на котором стояла деревянная коробка и миниатюрная кофейная пара. Украшенные по ободу затейливой золотой вязью чашки исходили паром, питая воздух горьким бодрящим ароматом.

— Говоря о Востоке… — Хамед жестом

пригласил Хидейка к столу, куда лапищи слуги ловко и почти беззвучно поставили пару стульев.

— Сигару? — хозяин дома отпустил слугу и открыл коробку, добавив к кофейному аромату несколько новых терпких ноток. Взгляду гостя предстал початый ряд толстых коричневых цилиндров.

— Пожалуй, не откажусь, — задумчиво промолвил Хидейк, — признаться, я мало что знаю о востоке Материка. Пока что мне не удается убраться даже с его треклятого западного побережья, — он коротко и с досадой хохотнул.

— Понимаю вас, понимаю, — покивал Хамед, вновь глядя в окно и запивая увиденное маленькими глотками кофе. — Сколько уже живу на Материке, а все никак не пойму, что же с ним происходит? Вы только вдумайтесь, Хидейк: здесь, в вотчине самого Хранителя творится столько зла, что впору говорить о новом пришествии Хаоса. Вам не кажется, что это как-то чересчур?..

— Мне кажется, Хамед, что вы лукавите сами с собой. — Хидейк запыхтел сигарой, повесив над столом несколько сизых клубков. — Тот Хаос, что вы видите, создан руками одушевленных. И, кстати, — он скривился, — не в последнюю очередь руками альвийскими. Стыдно сказать, но мы… да что там, и цвергольды тоже, сбрасываем сюда, в этот котел народов, весь свой мусор. А потом удивляемся, что похлебка воняет? — Альв пропустил через себя еще одну порцию дыма, втянул немного кофе и подержал во рту, словно пытаясь растворить слишком живой образ.

— Иногда я думаю: а что если Время Безумия не закончилось? Мы — все тот же сошедший с ума, расколовшийся на части мир, тонущий в Хаосе, вот только теперь мы все это чувствуем. Живем этим. Приспосабливаемся.

— Довольно мрачные мысли.

— Но согласитесь, Хидейк, логика в них есть. — Хамед поерзал на стуле и перекинул через плечо густую гриву черных волос, перехваченную в нескольких местах ремешками. — Вы же не первый день в Вимсберге, подумайте о том, что нас окружает. Повсюду Тронутые всех форм и размеров, леса на юге до сих пор под запретом. А помните, как целый отряд магполов сгинул у Спирального озера?

— А разве не это позволяет надеяться на лучшее? Ведь озеро тогда очистили, Тронутые учатся быть частью общества, а леса…

— Про леса стараются лишний раз не вспоминать. Все это, — винодел прикурил и неопределенно покрутил сигарой в воздухе, — спектакль отчаявшихся душ, которые изо всех сил убеждают себя, будто победили Хаос. Жалкое зрелище. Взять хотя бы Тронутых. Сколько высоких слов и щедрых жестов из Эскапада — до сих пор восторгаюсь одним громким заявлением: мол, жертвы ошибок прошлого не должны страдать в настоящем. Слова сильные и… пустые. Общество никогда не примет уродов. Оно кое-как смирилось со Вторичными, милостиво впустило их в себя, наградив унизительным прозвищем, но Искаженные — совсем другой разговор. Чем сильнее ты внешне отличаешься от других — тем больше желания у окружающих погнать тебя прочь.

— Полноте, Хамед, но разве это не естественный процесс? Мы не всегда выдерживаем даже себе подобных, что уж говорить о встречах с новыми народами? Да, Вторичных признали, но с каким скрипом? Муэллисты до сих пор нервно стонут по углам о неполноценности наших так называемых потомков и избивают орков и хоблингов в темных подворотнях. А тут каждый Искаженный — как новый вид. Всему есть предел, немудрено, что общество не может выдержать столько культурных шоков сразу.

— Так я и не спорю, Хидейк! Никак не спорю. Только главная беда в том, что отворачиваясь от уродства формы, мы напрочь забываем об уродстве сути. Пока одни воют от тоски, не в силах выпустить свой нормальный, в общем-то, разум из уродливой клетки, в которую заключила его злая судьба, другие спокойно бродят среди нас, неотличимые с виду, но чуждые внутри. — Винодел неторопливо выдохнул, и в воздухе задрожало несколько дымных колечек. — Мне ненавистно видеть, как все вокруг отворачиваются от опасности, уверенные, что Время Безумия прошло и дело идет на поправку, мир становится только лучше… Ха. Мир просто убеждает себя в этом, словно чумной бродяга, сидящий среди кусков собственной гниющей плоти и твердящий, что он полон жизни и сил. Нам бы остановиться, обернуться на себя и осознать, в каком болоте увязли наши ноги. Но нет, Архипелагу суждено шагать вперед, пока самая его макушка не скроется в трясине.

Хидейк залпом допил начавший холодеть кофе.

— Честное слово, Хамед, я вас не понимаю. Это спокойствие… Вас не пугают собственные жуткие теории?

— Конечно, пугают. В отличие от вас с этим вечным скепсисом, я в свою теорию верю. Просто чем дольше я о ней думаю, тем лучше понимаю, что в одиночку не смогу сделать ровным счетом ничего. Мой удел — прожить долгую и бесполезную жизнь. Предаваться размышлениям на виноградниках и не забывать вовремя отправлять покупателям вино — вот и все мои планы на ближайший век.

— Зачем мы тогда вообще заговорили об этом? — Хидейк недоуменно уставился на хозяина дома. — Конечно, беседа вышла крайне занимательная, но неужели нельзя было поддержать ее более… мирно?

Хамед расхохотался.

— У меня просто наболело на душе, друг мой. Жизнь в одиночестве располагает к подобному занудству. В конце концов, к чему все эти размышления о судьбе мира, если не с кем поделиться надуманным? К тому же, как ни крути, а вы не только моложе, но и подвижнее меня, и оседлая жизнь вас пока не привлекает.

Раздался короткий стук, и эггр, успешно справляясь со своим ростом, ловко заменил один столик на другой, заставленный подносами и тарелками. Смешавшись с табачным дымом, аромат стряпни ал-сиэлевых поваров превратил атмосферу гостиной в нечто в высшей степени замечательное.

Хамед с удовольствием отрезал кусок рыбы и принялся с наслаждением жевать. Десяток мгновений спустя он отложил вилку и назидательно воздел палец.

— Знаете, как я решил заняться виноградом? Внезапно. Просто проснулся в одно прекрасное утро и понял, что все, хватит. Отпутешествовался. Не хочу больше интриг, опасностей, открытий… Большую часть юности я провел на ногах, и теперь то, что от нее осталось, хочу посвятить поискам наивысшего комфорта. Так что если кому и менять мир, так это вам. Обдумайте мои слова на досуге, и как знать, быть может, в следующий раз в вашем взоре будет больше сочувствия.

— Да я и в мыслях…

— Перестаньте, право слово. Я прекрасно понимаю, что мои разглагольствования пристали, скорее, дряхлому старику. Да, они не похожи на то, что ныне выдают за истину. То, что раньше казалось немыслимым кощунством, сегодня называют смелостью, а кое-где даже поощряют. Конечно, я знаю, что частица Хаоса всегда была в одушевленных, — такими нас создал Творец, — но предполагалось ведь, что именно в борьбе с ней, со внутренним злом, мы достигнем просветления души. А мы вместо этого начинаем все охотнее ему потакать. Подумайте об этом на досуге, Хидейк. Но не сейчас. Долой с лица это озадаченное выражение! Я слышу, как снова дрожит пол под ногами добрейшего Гуго, а значит, сейчас подадут вино. Как жаль, что мы не в имении Сиэль. Я предложил бы вам отужинать на виноградниках.