Плач в ночи
Шрифт:
— Ну что, миссис Крюгер?
Шериф Гундерсон заставлял ее опознать тело. Горло у Дженни перехватило. Утром она не смогла даже проглотить чай.
— Да, — прошептала она. — Это мой муж.
За спиной раздался низкий, хриплый смех.
— Эрих, о, Эрих, я не то имела в виду...
Но он уже покинул комнату, и его шаги решительно стучали по выложенному плиткой полу. Когда Дженни вернулась в машину, Эрих уже сидел там с каменным лицом и, пока они возвращались домой, не сказал ей ни слова. Во время следствия на разный манер задавали одни и те же вопросы.
—
— Я этого не делала.
— Миссис Крюгер, какой у вас домашний номер телефона?
Дженни сообщила.
— Вы знаете телефон театра «Гатри»?
— Нет.
— Позвольте сообщить вам, или, возможно, освежить вашу память. 555-2824. Вам знаком этот номер?
— Нет.
— Миссис Крюгер, у меня в руках копия телефонного счета фермы Крюгеров за март. В этом счете фигурирует звонок в театр «Гатри», датированный девятыммарта. Вы по-прежнему отрицаете, что звонили?
— Да, отрицаю.
— Это ваше пальто, миссис Крюгер?
— Да, я его отдала.
— У вас есть ключ к особняку Крюгеров?
— Да, но я его потеряла.
«Пальто, — подумала Дженни. — Конечно же, ключ был в кармане пальто». Она сообщила об этом прокурору.
Тот поднял что-то в руке: ключ, на кольце которого были ее инициалы — Д.К. Тот самый ключ, что дал ей Эрих.
— Это ваш ключ?
— Похож на мой.
— Вы давали его кому-нибудь, миссис Крюгер? Пожалуйста, скажите правду.
— Нет, не давала.
— Этот ключ был обнаружен в руке Кевина Макпартленда.
— Это невозможно.
Вызванная в качестве свидетельницы, Мод безрадостно и твердо повторила ту же историю, что слышала Дженни:
— Он сказал, что бывшая жена хочет с ним повидаться, и я показала дорогу. В дате я точно уверена. Он пришел на следующий день после того, как убили собаку моего сына.
На месте свидетеля Клайд Тумис смущался и запинался, но был терпелив и честен:
— Я сказал жене, что у нее есть хорошее зимнее пальто, чтоб носить каждый день. Отругал ее за то, что приняла чужое пальто. Я сам повесил этот малиновый пуховик в шкаф в холле, рядом с кухней, в доме Крюгеров; повесил его в тот же день, как жена явилась в нем домой.
— Миссис Крюгер было известно об этом?
— Знать не знаю, как она могла проглядеть. Шкаф не шибко большой, да и повесил я его рядом с лыжной курткой, в какой она все время ходит.
«Я не заметила», — подумала Дженни, но и сама знала, что, может, просто не обратила внимания.
Эрих тоже давал показания. Вопросы, которые ему задавали, были краткими и почтительными.
— Мистер Крюгер, вы были дома вечером в понедельник, девятого марта?
— Вы сообщали о своих планах провести тот вечер в хижине, занимаясь живописью?
— Вам было известно, что ваша жена поддерживает связь с бывшим мужем?
Эрих словно говорил о незнакомом человеке. Его ответы были отстраненными и беспристрастными, он взвешивал каждое слово.
Сидя в первом ряду, Дженни наблюдала за ним. Он ни разу не встретился с ней взглядом. Эрих, который терпеть не мог даже говорить по телефону; Эрих, который был одним из самых скрытных людей, каких она знала; который отдалился от нее потому, что расстроился из-за звонка Кевина и ее встречи с ним.
Следствие было окончено. В завершение коронер сообщил, что большой синяк на правом виске покойного мог появиться в результате удара во время аварии, либо его могли ударить до этого.
Официальное решение гласило: смерть от утопления.
Но, покидая здание суда, Дженни знала, какой вердикт вынесло общество. В лучшем случае она была женщиной, которая тайно встречалась с бывшим мужем.
В худшем случае она убила его.
В течение трех недель после следствия совместные ужины с Эрихом проходили по одному и тому же шаблону. Он ни разу не заговорил с Дженни напрямую, только с девочками. Обычно он говорил нечто вроде: «Динь-Динь, попроси мамочку передать рулеты». При этом тон его неизменно был теплым и нежным. Уловить напряжение между ними могли бы только чуткие уши.
Уложив девочек в постель и спускаясь вниз, Дженни никогда не знала, застанет ли мужа. Она размышляла о том, куда он уходит. В хижину? К друзьям? Спросить она не осмеливалась. Если он и оставался ночевать в доме, то устраивался в задней спальне, которой так много лет пользовался его отец.
Дженни было не с кем поговорить. Что-то ей подсказывало, что Эрих справится с этим. Бывали моменты, когда она ловила на себе его взгляд, полный такой нежности, что ей приходилось сдерживаться, чтобы не обнять его, умоляя поверить ей.
Она тихо горевала о жизни Кевина, растраченной понапрасну. Сколь многого он мог бы добиться, ведь был так талантлив. Если бы только он держал себя в руках, не путался с женщинами и меньше пил...
Но как ее пальто оказалось в машине?
Однажды вечером, спустившись на первый этаж, Дженни обнаружила Эриха, который потягивал кофе за кухонным столом.
— Дженни, — промолвил Эрих, — нам нужно поговорить.
Она села, пытаясь разобраться, что испытывает - облегчение или беспокойство. Уложив дочерей, она приняла душ и надела ночную сорочку и халат, который подарила Нана. Дженни заметила, как пристально Эрих рассматривает ее.
— Этот оттенок красного идеально подходит к твоим волосам. Темное облако на алом. Символично, не так ли? Как темные секреты «жены, одетой в багряницу» [13] . Ты поэтому его надела?
Значит, такой будет у них «разговор».
— Я надела его потому, что мне холодно, — ответила Дженни.
— Тебе очень идет. Может, ждешь кого-то?
«Странно, — подумала она. — Даже сейчас мне его все-таки жаль». Вдруг она задалась вопросом: что было хуже для него - смерть Каролины или тот факт, что мать собиралась бросить его?
13
Откровение, 17:4.