Пламенное сердце
Шрифт:
Я схватил случайный диск из множества коробок. Pink Floyd. Нет, не в моем состоянии. Я поменял его на The Beatles и погрузился в свой автопортрет с новыми силами. Или, скорее, портреты. Потому что я не мог остановиться. Мой разум гудел от идей, и невозможно было выбрать только одну. Цвет летел на хост быстро и яростно, так как я экспериментировал с различными идеями. Один из них был абстракцией моей ауры, выглядя так, как говорили Соня и Лисса. Другой был более аккуратный, настолько реалистичный, насколько я мог понять с фотографии, сохраненной на моем телефоне, сохраненной так, я нарисовал себя в красных и голубых тонах. Так оно и продолжалось.
И по крупицам,
День рождения Сидни. Как я мог забыть о нем? Ну хорошо, я не забыл. Дата была выжжена в моем мозгу: 5 февраля. Логичность подарить ей подарок ускользнула от меня. Повернувшись к вкривь и вкось расположенным коробкам, я уставился на них с разочарованием, внезапно ненавидя их за брешь, которую они сделали в моем месячном бюджете. Сидни была права о бессмысленности этой покупки. Что я мог купить ей вместо этого? Я представил себе дюжину роз, появляющуюся в её общежитии анонимно. Может две дюжины. Или даже три. В равной степени привлекательной казалась мысль о бриллиантовом теннисном браслете на ее тонком запястье. Что-то нежное и стильное, конечно же. Она бы никогда не согласилась на что-нибудь необычное.
Мысли о бриллиантах заставили меня подумать о запонках, подаренных тетей Татьяной. Я проигнорировал сигнал микроволновой печи, оповещающий о готовности, и отправился в мою комнату. Запонки все еще лежали там, слепящий набор красного и белого огня, который переливался в верхнем свете. «Продай их, и у тебя будут деньги на всю оставшуюся жизнь», – однажды пошутила Сидни. Не просто содержание или оплата машины.
Я мог сделать ей подарок. Подарки. Розы, браслет, романтический ужин.
Нет. Не ужин, ничего публичного. Мысли приходили в голову, пока я обдумывал наше совместное будущее. Будет ли оно у нас? Какие это были бы отношения, если бы хватались за эти украденные моменты? Она была слишком практична, чтобы делать это всегда. В конце концов, она бы поняла, что пришло время отпустить. Отпустить меня. Я положил запонки обратно в коробочку, осознавая, что я бы никогда не смог их продать, и это были адские муки душевного крушения.
Это происходило в такие приступы магии. Я едва ли сумел вылезти из постели, когда я вернул Джилл обратно. Плата за пользование таким количеством жизни была слишком велика, и разум рухнул с высоты. Ну ладно, мой рухнул. Лисса не испытывала этих драматичных взлетов и падений. Её плата состояла больше из постоянной темноты, которая задерживалась с ней на несколько дней, сохраняя её угрюмой и депрессивной до тех пор, пока это не исчезнет. У Сони же были оба эффекта.
«Мой маленький задумчивый художник, – говорила с усмешкой тетя Татьяна, когда я прибывал в таком настроении. – Что с твоей головой сегодня?» Она говорила так заботливо, это было восхитительно. Я почти слышал ее голос сейчас, почти видел, что она стоит здесь рядом со мной. С дрожащим дыханием, я закрыл глаза, и волевой образ ушел прочь. Ее здесь не было. Поцелованные тьмой могли фактически видеть мертвых. Сумасшедшие же люди могли их только представлять.
Я ел свою пиццу, стоя у прилавка, повторяя себе снова и снова, что это настроение пройдет. Я знал это. Оно всегда проходило. Но каким паршивым было это ожидание.
Когда
Затем я приложился к шкафчику с алкоголем.
Я достиг достаточного прогресса в бутылке текилы, развалившись на кровати и слушая Pink Floyd, когда пару часов спустя дверь моей спальни открылась. Я улыбнулся, когда увидел Сидни. Я дрейфовал по течению и пил текилу, которая эффективно приглушала действие духа, и отпил, что было ужасно, ужасно низко. Не скажу, что я был живым и ярким, но мне не хотелось лезть в дыру. Я победил дух, и видя красивое лицо Сидни, поднялся еще больше.
Она улыбнулась и затем, в один острый взгляд, оценила ситуацию. Улыбка исчезла.
– Ох, Адриан, – сказала она.
Я поднял бутылку:
– Сегодня где-то Пятое Мая [3] , Сейдж.
Она быстро осмотрела глазами комнату:
– Прыгун празднует с тобой?
– Прыгун? Почему он... – я замолчал на несколько секунд. – Ох. Я, э–э, как бы забыл о нем.
– Я знаю. Мод отправила мисис Тервиллигер сообщение, с просьбой приехать к ней.
– Дерьмо. – После всего, что произошло с Ровеной, мой дракон-подопечный, был последним о чем я думал. – Мне очень жаль, Сейдж. Совершенно вылетело из головы. Я уверен, что он в порядке, но все же. Он не настоящий ребенок. И как я сказал, эму это вероятнее всего нравится.
3
Синко де Майо (исп. Cinco de mayo – пятое мая) – национальный праздник Мексики в честь победы мексиканских войск в битве при Пуэбла 5 мая 1862 г.
Выражение ее лица не изменилось, а стало лишь серьезней. Она приблизилась ко мне, отобрала у меня текилу и подошла к окну. Слишком поздно я понял, что она делает. Она открыла окно и вылила остатки бутылки на улицу. Я привстал от удивления.
– Это дорогая вещь!
Она закрыла окно и повернулась ко мне лицом. Этот взгляд привлек меня. Он не был злым. Он не был грустным. Он был... разочарованным.
– Ты обещал мне, Адриан. Публичное употребление алкоголя не является проблемой. Но самолечение – это проблема.
– Как ты можешь знать, что это было самолечение? – спросил я, хоть и не перечил ей.
– Потому что я знаю тебя, и я знаю признаки. Кроме того, я иногда проверяю твои бутылки. Ты совершил огромную ошибку этим вечером, намного большую, чем публичное употребление алкоголя.
Я чуть не отметил, что технически, это она совершила огромную ошибку сегодня.
– Я ничего не мог поделать, – сказал я, зная, как неубедительно это прозвучало. Также плохо, как и мантра Ангелины «это не моя вина». – Не после того, что произошло.
Сидни поставила пустую бутылку на комод и села на кровать рядом со мной:
– Расскажи мне.
Я объяснил, что случилось с Ровеной и ее рукой, и остальные события, которые развернулись за день. Было трудно оставаться на одном месте, рассказывая это, потому что мне хотелось блуждать и оправдываться. Я ушел от части о столь отчаянном подарке ко дню рождения. Когда я, наконец, закончил, Сидни нежно коснулось рукой моей щеки
– Ох, Адриан, – опять сказала она, и на этот раз, ее голос был грустным.