Пламя для дракона
Шрифт:
Проводив мерно покачивающиеся косы настороженным взглядом (отпил-то он сегодня некачественно - я даже ходить нормально могу, так что вдруг вернется?), я сперва с облегчением убедилась, что он действительно ушел, а уже потом закрыла дверь, придвинула ногой табуретку и, привычно усевшись на нее, добросовестно уставилась на свое персональное наваждение.
Ну что, начнем, пожалуй...
Конечно, сидеть просто так было скучно. И невесело. Еще бы - в полной тишине, да в почти в кромешной тьме... что тут веселого-то? Но особых эмоций по этому поводу я, вопреки тому, что сказал лорд Эреной, уже не испытывала. Это поначалу мне было некомфортно. Я действительно к чему-то прислушивалась, присматривалась, беспокоилась, ерзала. Переживала, что он вскоре
Получается. Только недолго. Самое главное - вовремя настроиться и достаточно долго удерживать внимание на чувстве обреченной необходимости.
Надо сидеть - значит, буду. Толку, конечно, с этого никакого... вон, даже ему надоело ждать результатов... но от клятвы ни меня, ни его никто пока не освобождал. Так что пусть он делает вид, что учит, а я взамен буду притворяться, что это действительно так. И буду пытаться выполнить задание, пока что-нибудь и в самом деле не получится или же пока меня не выгонят отсюда поганой метлой.
Через какое-то время сидеть с открытыми глазами мне надоело, поэтому я без угрызений совести их закрыла и, вспомнив наставления милорда, постаралась максимально расслабиться. Потерять от этого ничего не потеряла - колонна все равно стояла перед глазами, как живая - но вот сидеть так стало определенно легче. Да и время, если честно, летело гораздо быстрее.
Через какое-то время я, кажется, задремала. Сгорбилась на табуретке, как больная старушка, но не пожелала выпрямиться. Потом, как уже не раз бывало, тело от неудобной позы затекло, одеревенело, кожу, особенно на ягодицах, закололо множеством крохотных иголочек. Но я и тогда не отреагировала, потому что уже по опыту знала - если я шевельнусь, скоро все повторится вновь. И мне опять придется или менять позу, или же терпеть это отвратительное ощущение. А если замру и сделаю вид, что ничего не происходит, минут через двадцать все пройдет, и я смогу хоть все два часа просидеть в таком положении, не чувствуя вообще ничего.
Правда, потом придется разминать поясницу и заново разгонять застоявшуюся кровь, в усиленном режиме переживая и иголки, и мурашки, и всю роскошную гамму ощущений, положенных затекшему до отвращения тела. Но это будет потом. А сейчас я просто хотела побыть одна и, как советовали, попробовать в кои-то веки ни о чем не думать.
Новая тактика вскоре дала свои плоды: иголочки действительно исчезли, и вот тогда мне стало совсем хорошо. Ничто и нигде не мешало, не сдавливало, не требовало моего внимания и не напоминало о времени. А после того, как я перестала чувствовать вообще что бы то ни было, ко мне, наконец, пришло ощущение блаженного покоя. Неописуемого чувства безмятежности. Когда никто и ничто не имеет значения. Когда не существует тревог, мыслей, эмоций. Когда тебя уже не волнует, упадет проклятый камешек или нет, вернется ли инкуб за вторым глотком или обождет до завтра. И когда, паря в невесомости, вдруг откуда ни возьмись появляется удивительное чувство раздвоенности. Словно тебя уже нет, но при этом ты становишься всем вокруг.
Невероятное чувство. Непривычное. И совсем для меня новое. Которое обычно длилось всего несколько жалких секунд, а сегодня вдруг охватило меня целиком, заставив отдаться ему без остатка.
Растворившись в пространстве, я бездумно парила, равнодушно изучая привычный и знакомый до последней трещинки пейзаж. Пустые стены, гладкий пол, тускло горящий светильник под потолком... что за нелепость? Пусть угаснет - нельзя так грубо нарушать хрупкую красоту мрака и разрывать его чуждым для этого места светом... да, вот теперь хорошо. Так мне больше нравится. Мне здесь вообще теперь нравится. Даже та небрежно выстроенная конструкция из камней, в которой, тем не менее, есть своя определенная гармония.
Впрочем, нет. Композиция не закончена - верхний камушек почему-то лежит не на месте. Структура сложенной на полу пирамиды... а то, что это именно пирамида, сомнений нет... такова, что для достижения совершенства последний элемент должен не лежать в углублении наверху, а невесомо парить над ним. Всего на ладонь.
Вот так.
Со стороны изменения почти незаметны, но восстановленная гармония рождает где-то в глубине души чувство глубокого удовлетворения.
Так правильно... так и было задумано, ведь совершенство - единственное, к чему имеет смысл стремиться.
Теперь все идеально... строго на своих местах... как и должно было быть.
Как хорошо... работа завершена... дело сделано... теперь можно и насладиться тишиной... Ведь тишина - это та же гармония... совершенство звука... как тьма есть совершенство света, а свет - совершенство тьмы...
Мгновения абсолютной гармонии умиротворяют.
Безупречная тишина убаюкивает.
Безмятежный покой кажется безграничным... но ничто, даже он, не бывает вечным.
Совершенство невероятно хрупко, его очень легко разрушить. А человеческий разум не в силах долго выносить безупречную идеальность линий и неподвижную красоту застывшего времени. Он все еще нуждается в движении. Ему не нужен полный покой. Он не желает мира. Поэтому, застыв лишь на мгновение перед открывшимся чудом, вскоре сбрасывает навеянное им наваждение и спешит дальше.
Вперед. В хаос.
К чему-то новому, непознанному и неосвоенному...
Миг абсолютного всеведения стал для меня воистину откровением. Вот только в обычном мире совершенство, увы, и впрямь встречается редко. Я поняла это в тот самый момент, когда не ведающая высоких устремлений старенькая табуретка неожиданно не выдержала нагрузки и накренилась. А затем, отчаянно громко скрипнув, внезапно развалилась на части, будто высохший от времени глиняный черепок.
Больно ударившись копчиком, я враз утратила волшебство понимания. Каменный пол встретил меня весьма неласково, а впившиеся в затекшее мягкое место деревяшки и вовсе одарили черной неблагодарностью. Священную тишину комнаты грубо нарушила грязная ругань, подслушанная как-то по случаю на торговой площади в Криме, а затем ее дополнило жалобное постанывание, сменившееся громким кряхтением и звуком раскатившихся по полу деревяшек.
– У-у-у-у...
– чуть не заплакала я, с трудом поднявшись на одеревеневшие ноги.
– Прокляла бы тебя, предательница, но ты свой век уже отжила... я тебя лучше в саду каком-нибудь посажу... из вредности... выращу в деревце, дождусь первоцвета, а потом ка-а-ак наговорю гадостей....
Утерев рукавом невольно выступившие слезы, я кое-как доковыляла до выхода, прихрамывая сразу на обе ноги. Оперевшись на косяк, какое-то время тихо шипела, пережидая, пока к ним вернется чувствительность. Подумала о том, что, несмотря на очередной провал, смогла сегодня сделать чуточку больше, чем вчера. Наконец, уже переступила порог, напоследок кинув назад обиженный взгляд...
И только тогда поняла, что свет в комнате больше не горит. А последний элемент проклятой пирамиды больше не покоится в углублении наверху, а лежит совсем рядом, прямо у меня перед носом, загадочно поблескивая серыми боками и нахально щурясь продолговатой трещиной, в которой почему-то чудилась подозрительно знакомая усмешка.
Глава 14
С тех пор дела мои пошли на лад - обучение сдвинулось с мертвой точки. Я, наконец, нащупала ту неуловимую грань, за которой мои возможности становились чуточку больше, чем обычно.