Пламя потухшего вулкана. Воспоминания бывшего российского саентолога
Шрифт:
КВОЛ я тогда и правда навестил, отсидев около часа за осмыслением Наташиных слов, но открыть словарь так и не смог. В итоге плюнул на все и поехал домой. С неделю меня одолевали тягостные раздумья над тем, как я «воткнул нож в спину» Питерского «Сент-Хилла». Согласен, на меня надеялись, но я-то ведь тоже кое на что рассчитывал! Можно сказать, мы не нашли друг в друге того, что искали, и пришла пора расстаться. Всё честно! Я хотел вернуться и готов был пожертвовать ради этого силами, временем и даже деньгами, но никак не мог осознать свою вину, без чего все остальное не имело никакого смысла. Нужно было построить какое-то логическое обоснование того плохого, что я сделал организации, и подобрал такой пример: я — это я, а Санкт-Петербургский саентологический Центр — моя супруга. Подписав контракт, я как бы женился, обещая быть с нею до конца своих дней (т. е., в случае с Центром, до истечения контракта) в болезни и здравии, а затем, через пару месяцев, говорю: «Прости, мы расстаемся», — и подаю на развод. Методом «не делай другим того, чего не хотел бы себе самому» я прихожу к выводу, что моей благоверной было бы неприятно такое услышать. Значит, я виноват! С идеей фикс я бегу в Центр, повсюду трезвоню о своем просветлении и следующие пять месяцев поднимаюсь из Помехи. К середине лета я уже снова в строю этичных саентологов, но не проходит и двух недель с моего возвращения на ПИН/ПЛ,
Разуверившись в своих способностях воспринять истину посредством обучения, я еще продолжал уповать на магию услуг правой стороны Моста и собрался на программу «Очищение». Я заучил и, размышляя, часто повторял про себя цитатку с обратной стороны обложки буклета «Решения проблем, вызванных наркотиками и лекарствами», в котором, среди прочего, рассказывалось о Программе. Эта выдержка была мне очень близка, потому что сильно резонировала с теми ожиданиями, которые после самой первой моей победы на дианетическом семинаре я мечтал сделать реальностью, доверившись новой науке о душевном здоровье. Там говорилось: «Наркотики крадут у жизни ее ощущения и радости, которые в любом случае являются той единственной причиной, по которой мы вообще живем» [35; обложка, оборотная сторона]. Я безумно хотел вернуть эти «ощущения и радости», вкусить, наконец, эти ежеминутно воспеваемые достижения, и мне было все равно, с чем бороться — с инграммами в разуме, отложениями токсинов в теле или с чем-то где-то еще.
Достать 12000 рублей сразу я не мог, поэтому Игорь — мой новый регистратор — предложил «очень хороший вариант» — частичные накопительные взносы. Ежемесячно мы созванивались, и я приезжал в Центр с четвертью своей получки. Примерно за год нужная сумма была собрана… однако на Программу меня не пустили. Вернее, сказали, что на «пьюрифе» меня, как раз, очень ждут, и даже заранее взяли потрясающую расписку о том, что в случае неожиданной смерти я не буду предъявлять никому никаких претензий, только вот перед очистительным марафоном должен буду пройти «Исповедь ОХС». Так называлась одна из процедур, обычно проводящаяся саентологическим преклирам гораздо выше на Мосту. Подобно «П-и-О», относилась она, скорее, к этике, нежели к процессингу. Человек раскрывал на ней глубоко сидящие оверты и висхолды (якобы, не осознававшиеся без помощи одитора), в отношении которых писались этические доклады. В соответствии с ними назначались низкие состояния и составлялись проекты их исправления, которые затем следовало самостоятельно осуществлять, искупая свои грехи. Прохождение первой части, где ведется работа с Е-метром, как и время одитинга, оценивалось блоками. После ряда интервью, главный К/С определила их минимальное(!) количество, которое в денежном выражении выливалось почти в четверть миллиона рублей!!! Тогда внутри меня что-то переломилось. Был ли я настолько шокирован суммой или возмущен несправедливостью кейс-супервайзера? Хотя стоимость услуги действительно была умопомрачительной, и решение о прохождении мною Исповеди ОХС сопровождалось некоторыми странностями — пожалуй, нет. Точнее, все это не было главным. Просто вынесенный вердикт стал некой критической точкой, поводом и, в то же время, впервые появившейся возможностью разобраться в своем отношении к Дианетике и Саентологии, когда терять было уже нечего (получать любые другие услуги мне опять запретили).
В сердцах я захотел забрать свой взнос за «Очищение», вполне осознавая, что потребовав его обратно, уйду навсегда. Но даже дерзнув обменять «полную свободу» на маммону, оказалось, что деньги, во всяком случае, их большее количество, я забрать не смогу — отозвать можно было только то, что внесено не позднее трёх месяцев со дня подачи соответствующего заявления. В моем случае все сроки уже почти прошли — с одной стороны из-за постепенности оплаты, с другой — из-за волокиты уже после последнего взноса (долгие интервью, ожидания решений, вынесенных в связи с ними, медицинский осмотр, сбор справок…). Тогда я попытался добиться перевода средств на книжный счет, чтобы получить хотя бы литературу или лекции, которые можно будет как-нибудь полистать или послушать на досуге. Мне посоветовали написать по этому поводу ЗРС в бухгалтерию, что я сразу же и сделал (был конец лета). Только в ноябре мне сообщили, что оно одобрено, и я скоро смогу приехать за книгами на часть из моих денег (примерно на две с половиной тысячи из двенадцати!). Когда набираются эти строки, на дворе апрель, но даже то немногое, что было обещано, я пока получить не могу…
ГЛАВА 4
Нерелигиозная
Через несколько месяцев после казуса с программой «Очищение» мой путь в Церкви Саентологии подошел к своему неизбежному и бесповоротному концу. В принципе, тут можно было бы поставить точку, однако, вся эта история была бы неполной без упоминания некоторых событий, не вписавшихся в текст предыдущих трех глав. Не вписавшихся потому, что собственно религии они касаются лишь отчасти и даже именуются саентологами «нерелигиозной деятельностью». О некоторых из ее проявлений здесь и пойдёт речь.
Об Офисе по официальным вопросам, как его именовал прикрепленный к двери листочек, я узнал еще в то время, когда ВНС-ил на «Центр знаменитостей». С проводимой им деятельностью познакомился еще раньше — учась в 10-м классе школы «Духовного преображения». Мы шли с занятий — я и моя одноклашка — Ксюша Кунавина. Она была очень заводной и прикольной, умудрилась перепрыгнуть два класса, играла на фортепиано, писала стихи, и, признаюсь, не оставила меня равнодушным. Школа находилась в пяти минутах от станции «Лиговский проспект», где неподалеку располагался неизвестный мне тогда Саентологический центр. Зайдя в подземный переход, мы наткнулись на двух молодых людей с большим деревянным мольбертом, которые просили поучаствовать в акции «Скажи наркотикам „Нет“». Для этого требовалось добавить свои подписи на прикрепленный ватман, уже исчерканный разноцветными фломастерами. Ксюшка первой вызвалась совершить акт доброй воли, и мы дружно принялись рисовать свои автографы.
Прошло два с половиной года. Был «День борьбы с наркоманией» — 26 июня. Я вышел после группового одитинга из арки Лиговского 33, сделал пару шагов в сторону метро, но меня тут же тормознул крепенький боевой мужичонка. Подойдя почти вплотную, он твердо и коротко спросил: «Вы против наркотиков?». В его интонации звучали какие-то нотки, от которых у меня создалось чувство некоторой виноватости, и даже ощущение, что меня в чем-то подозревают. «Да. Разумеется, против», — ответил я. «Тогда подпишитесь», — словно требуя доказательств, продолжил мужчина и, хитро щурясь, указал на узнаваемый мольберт с ватманом. Уже закрывая маркер, я поделился, что несколько лет назад вносил подобную лепту, на что сразу же последовало предложение узнать о других мероприятиях, проводящихся Саентологическим центром вне религиозной деятельности. Я заинтересовался. Мы поднялись на третий этаж в одно из помещений, которое называлось «Офис по официальным вопросам». Рассказ о социально-полезных проектах в миру свелся к мимолетной остановке у стенгазеты с фотографиями улыбающихся саентологов, после чего мужчина представил мою персону, как добровольца, своей начальнице — Галине Фроловой, и, уже вдвоем, они принялись урезонивать меня на участие в благих деяниях. Я горел стремлением вершить добро, но попросил хотя бы коротко объяснить, что придется делать, когда и сколько времени это займет, поскольку, находясь на линиях одитинга, должен был соблюдать расписание. Мужчина, назойливо шутя, требовал вначале дать свое согласие, после чего он все мне расскажет, уверяя, что это «быстро и безболезненно». Немного поколебавшись, я согласился. Задача оказалась предельно проста — подходить к прохожим на улице и спрашивать: «Вы против наркотиков?». В случае положительного ответа следовало говорить: «Поставьте здесь Вашу подпись» и протягивать клипборд с прикрепленными листами бумаги, на которых было написано: «Скажи: „Нет“ наркотикам» и еще мелкими буквами: «Акцию проводит общественная организация Саентологический центр». Разумеется, это предлагалось совершить «из высоких побуждений» и никак не оплачивалось. Мужчина пояснил, что одну «акцию» проводить смысла не имеет, поэтому для «нужного эффекта» мне придется сделать сразу три. Снова, вытянув наперед мое согласие, он открыл, что «одной акцией» у них называется пятьдесят собранных подписей. Осознав, что вызвался подписать полторы сотни человек я попросил, на первый раз, скостить задачу до одной «акции». Тогда мужчина переменился в лице, а затем злобным обвиняющим голосом процедил, что я не имею никакого права отказываться, потому что уже дал свое согласие собрать именно 150 подписей и ни одной меньше. На всякий случай он напомнил о существовании секции этики, о том, что не держать обещаний — неэтично и что за такие неблаговидные поступки на одитинг могут и не пустить. Делать было нечего. На Невском проспекте все люди куда-то спешили, постоянно попадались непонятливые иностранцы, и я решил найти более спокойное место, остановив выбор на Московском Парке Победы. Я приехал на одноименную станцию метро и, слоняясь по аллеям, несколько часов озадачивал гуляющих прохожих злободневным вопросом, пока не набрал нужное количество закорючек.
Тем же летом Сашка Карасев предложил сыграть в одну игру и привел меня в Офис по официальным вопросам. Кажется, он сам там кому-то что-то наобещал, затем передумал и, поскольку просто отказаться было нельзя, искал себе замену. Там меня подразнили яркой глянцевой книгой об Основателе — «Страницы жизни», в обмен на то, чтобы я сделал опрос для газеты с уже позабывшимся умным названием. На самом деле такого издания не существовало, а данные были нужны для того, чтобы Церковь Саентологии могла более эффективно воздействовать на публику в рекламных целях. От меня требовалось найти сто пятьдесят интервьюируемых и задать каждому из них по десять вопросов типа «Как Вы считаете, что нужно сделать, чтобы жить стало лучше?». Все, конечно, маскировалось формулировками, затрагивающими общественно-политические проблемы, поэтому выглядело это вполне безобидно. К примеру, если 80 из 150 отвечали, что боятся новой инфляции, то в очередной рекламе Книги Один непременно должно было говориться: «Хотите стабильности? Вам поможет „Дианетика“»! В местном книжном магазинчике «Страницы жизни» (походящие форматом на юбилейный номер журнала «PLAYBOY») стоили баснословную цену — более тысячи рублей, что соответствовало цене двух небольших курсов (или годовой подписке на упомянутые ежемесячники). Несколько глав были посвящены Рону Хаббарду, как деятелю искусства на поприщах писателя, фотографа, режиссера и, главное (для меня) — музыканта. Все повествование сопровождалось красочными иллюстрациями и устоять оказалось невозможно — я согласился делать опросы. Три недели — последнюю уже работая в штате «Центра знаменитостей» — я специально приезжал на Московский вокзал, в крытый зал ожидания, и с деловым видом кружил возле бюста Петра. Поначалу меня охватывал дикий ужас. Попросить прохожего чиркнуть «Нет наркотикам!» — это одно, совсем другое — подойти и сказать: «Не найдется ли у Вас пары минут, чтобы я мог задать несколько вопросов?». Первый день я просто ходил в толпе с клипбордом, чуть не плача от своей трусости. На следующий — набрался мужества подойти к нескольким старушкам. Три дня спустя я обращался ко всем одиноко стоящим, а через две недели уже беседовал с бомжами, бандитами, группами ожидающих и даже патрульными милиционерами. Так, в конце концов, я заполучил «Страницы жизни», а Отдел по официальным вопросам — страницы с результатами моей работы по выявлению общественных настроений. К слову сказать, сбор данных для продвижения Саентологии в массы часто проводился и в рамках упражнений некоторых саентологических курсов.
Гражданская Комиссия по правам человека вполне могла бы пополнить список организаций, предваряющий следующую тему, однако по той причине, что трехлетнее сотрудничество с ГКПЧ до сих пор является предметом особой гордости моей биографии (не из-за сопричастия громкому названию, а в виду сохранившегося душевного удовлетворения ценностью вклада), я уделяю ей особое внимание.
Летом 2001-го я делал на этике Помеху, а второй ее шаг, как известно, гласит: «Несмотря на личную опасность, нанесите эффективный удар по врагам группы, членом которой вы притворялись» [17; с.118]. В большинстве случаев это выливалось в борьбу с психиатрией и психиатрами, поскольку, мол, все они являются ошибочно признанными авторитетами в области душевного здоровья и потому — главными врагами всех саентологов — авторитетов истинных. Оборотнями в белых халатах как раз и занималась Гражданская Комиссия по правам человека, основанная Церковью Саентологии в далеком 1969 году. Роману Чорному меня представил опять же Сашка. Рома, в недавнем прошлом детский врач, показался мне удивительно приятным человеком. Он был Исполнительным директором ГКПЧ Санкт-Петербург и, разумеется, полностью разделял идеи Рона Хаббарда, но пользовался ими так, что все негативные моменты начисто терялись из виду. От него крайне редко можно было услышать — «Понятно! Я повторю вопрос одитинга!», постоянно читаемое между строк при общении с другими. Он никогда не давил, прося о помощи, но при этом ему редко кто-то отказывал. Я увидел в нем воплощенный пример для личного духовного роста и идеал применения Саентологии в жизни.