Планета Берсеркера (Планета Смерти)
Шрифт:
— Никакой частью, как ты выразился, я ему не принадлежу! Я уже пять лет работаю у Оскара и я его просто обожаю...
— Обожаешь? За что, хотел бы я знать?
— За то, что он сильный. В тебе, Карл, тоже есть своего рода сила, она особенная и я восхищаюсь этой силой тоже. Оскару я дарю свое восхищение и часто свое общество, потому что мне нравится быть с ним. Мы с ним несколько раз занимались любовью и мне это тоже понравилось. Но я не принадлежу ему. И никому вообще! И не собираюсь никому принадлежать!
— Когда ты себя подаешь, как подарок, никому не принадлежащий, то рано или поздно кто-то приберет его к себе.
— Никому это не удастся!
Брам и Чарльз дрались в этой первой дуэли дня очень осмотрительно — никто пока не отваживался на решительный натиск. Хотя оба они были рослые, Чарльз Прямой выделялся своей худобой и необычайно прямой спиной, очевидно объяснявшей данное ему прозвище. На нем был свободный жакет из тонкой кожи. Лицо его было темноватое, но приятное на вид.
Наблюдая за ним, Афина подивилась проявляемой Чарльзом выдержке и терпению, с которыми он выжидал действий со стороны своего противника, высоко поднимая свой меч, такой длинный и острый на вид. Ну, конечно же, подумала она, это не может быть настоящим боем до смерти. Как бы они серьезно не относились к своему занятию, это все-таки скорее походит на какую-то игру, вид спорта, где символически побежденный должен просто отступить.
— Давай! — бормотал Чарльз, как бы уговаривая какое-то животное. — Ну, же, давай. Ну. Ну.
И Безбородый Брам, весь наполненный молодостью и своенравной силой, послушался и пошел в атаку. Сделал шаг, другой, потом предпринял ужасающий натиск. Его меч взлетал и обрушивался вниз, острые лезвия сталкивались, мужчины хрипели. Вокруг раздавались непроизвольные крики возбужденных зрителей.
Отражая удар за ударом, Чарльз начинал отступать. Внезапно он поскользнулся и, казалось, потерял равновесие. Однако ему удалось вывернуться, да еще нанести при этом контрудар, вызвавший одобрительный шум среди воинов, наблюдавших за ходом единоборства и знавших толк в подобных ударах. Брам уклонился от следующего удара и не был задет. Однако его натиск был остановлен. Впервые Афина осознала, что в этом мире на троне власти восседает не только грубая жестокость, но и удивительное мастерство.
Брам стоял, не двигаясь, всем видом выражая удивление, как будто встретил отпор от какого-то неодушевленного предмета. Затем внезапно он снова ринулся в атаку, еще яростнее, чем прежде, если такое было вообще возможно. Длинные мечи растворялись в воздухе и звенели, столкнувшись, отпрыгивали назад, вновь исчезали и вновь пели единую звонкую песню. Афина начала теперь замечать и понимать последовательность и стратегию наносимых ударов. Ее сознание отключалось на какое-то время, глаза и мозг все полнее раскрывались для восприятия увиденного. Затем вдруг как-то сразу оказалось, — она не заметила, как это вообще случилось, несмотря на всю свою сосредоточенность — что меч Чарльза уже был не в его руке. Вместо этого он пророс у Брама между ребрами. Рукоятка прижалась к груди Брама, а полметра окровавленного лезвия нелепо выступало из его широкой спины. Брам тряхнул головой один раз, другой, третий, в полнейшем непонимании. С полной ясностью Афина все это видела, как бы в замедленной съемке. Брам еще держал свой меч поднятым, но теперь он, казалось, не мог найти своего ставшего безоружным противника, хотя тот стоял прямо на виду перед ним. Внезапно Брам неуклюже сел, выронил свое оружие и поднял руку к лицу, потряхивая ею, как будто пораженный мыслью, что теперь у него никогда не вырастет борода. Рука бессильно упала и он еще ниже осел. Голова его наклонилась вперед на грудь. Такая поза выглядела очень неудобной, но он оставался в ней, не жалуясь уже ни на что. И только после того, как одетый в серое раб, прихрамывая, потащил тело в сторону, Афина полностью осознала, что этот мужчина — еще совсем мальчик — сейчас на ее глазах умер.
Чарльз Прямой сильным рывком вытащил свой меч и передал его другому рабу для очистки. А еще один раб уже посыпал песком то место, куда вытекла жизнь Брама. Вдалеке копали яму. За несколько мгновений мир переменился или что-то изменилось в самой Афине. Она знала, что уже не будет такой, какой была до этого момента.
— Кол Ренба — Фарли из Эйкоска!
Мужчина, который выступил вперед при объявлении имени Кола Ренба, был большого роста, с лохматой коричневой шевелюрой. Он остановился у центра арены, вращая булавой — усеянным шипами ядром на конце короткой цепи, и ждал появления Фарли.
Оскар что-то говорил своей спутнице, но не было времени выслушать и даже подумать. Не было времени ни на что, кроме зрелища перед глазами. Даже для Оскара не было времени.
Светловолосый и веснушчатый Фарли из Эйкоска, высокий и хорошо сложенный, если не сказать красивый, подошел, ступая по-кошачьи мягко в башмаках из тонкой кожи. Остальные его одежды были простые, но сделанные из богатой крепкой ткани. Он прищурился от солнца, отблески которого сверкали на гладко отполированной стали его меча и ножа. Держа оружие в двух руках, он сделал ложный выпад в зону действия булавы и кивнул с удовлетворением, увидев быстроту, с которой усеянный шипами груз на натянутой цепи дугой понесся на него и затем назад.
Теперь Фарли начал передвигаться по кругу, перемещаясь возле Кола Ренба сначала в одну, а затем в другую сторону. Булава преследовала его быстрее, чем вначале, быстрее, чем казалось Афине возможным. И тут она закричала, совсем не замечая своего крика. Потом она снова издала какой-то возглас, но на этот раз уже от чувства облегчения, когда оказалось, что шипы не задели тонкую чистую кожу Фарли.
На мгновение двое мужчин застыли, потом вновь началось быстрое, непостижимо быстрое для Афины мелькание рук. Она подумала, что ее возбуждение уже прошло, как вдруг острие одного из шипов булавы задело Фарли по руке и у него отлетел кинжал. Почти в это же мгновение длинный меч Фарли нанес жалящий удар. И вот уже Кол Ренба отшатнулся, продолжая вращать в правой руке булаву, в то время как левая согнулась, как бы пытаясь защититься от дальнейших повреждений. Рукав ее быстро пропитывался кровью.
Теперь кровоточили руки у обоих мужчин, но рука Фарли, похоже, была не способна уже ни на что. На тыльной стороне ладони у него белела разбитая кость. Светлый клинок его длинного кинжала был уже присыпан пылью на земле.
Когда его вооруженный булавой противник заметил, какое сильное повреждение он нанес, в то время как у него самого раненая левая рука, по крайней мере, могла быть прижата к телу и не мешать, он перестал отступать и начал снова продвигаться вперед, непрерывно вращая вокруг себя по эллипсу ужасный смертоносный груз. Когда Кол приблизился, Фарли попятился назад. Однако стоило только булаве просвистеть мимо него, как длинный и решительный выпад в горло поймал Кола на встречном движении. Кол Ренба был мертв. Булава вырвалась из его руки и описав большую дугу, улетела далеко от своего хозяина, вращаясь над кричащим кольцом уворачивающихся от нее людей. Уже после того, как смолкли крики наблюдавших за поединком, Афина все еще продолжала кричать. Потом и она замолчала, когда поняла что крик был ее. К тому же, как выяснилось, она все это время судорожно сжимала Шенберга обеими руками, уцепившись за его руку и плечо. Оскар смотрел на нее как-то странно и Де Ла Торре тоже, стоявший чуть поодаль, обнимая рукой скучающую Селесту.
Но Афина быстро про них забыла. Уже готовились к схватке другие бойцы.
— Жиль Коварный — Хэл Медник!
Из этой пары более худым и высоким оказался Медник. Он предпочел выбрать сначала защитную тактику, удерживая свой меч наподобие чувствительного органа гигантского насекомого. Жиль Коварный был мужчиной с волосами песочного цвета и с выражением нешуточного упорства и (подобно большинству удачливых предателей, как подумалось Афине) открытости и правдивости на лице. На вид он не отличался ни крупным телосложением, ни особенной силой. Однако он управлялся со своим длинным клинком уверенными и экономными движениями. Его меч то вздымался вверх, то падал вниз. И Афина не могла уследить момент начала движения. Но такие же трудности испытывал, похоже, и Хэл Медник. Локоть у него уже был поцарапан. Затем досталось и колену. И вот уже большой мускул на его татуированной руке был рассечен почти пополам. После всего этого оставалось проделать работу наподобие той, которой занимается мясник. Жиль отступил назад с выражением отвращения. Раб приблизился и взмах кувалды прекратил молчаливую дергающуюся агонию Хэла.
— Джуд Исакссон — Ле Нос из Хайленда!
Ле Нос бросился в атаку чуть ли не раньше, чем прозвучал сигнал к началу поединка. Его яростное лицо, изрытое шрамами, выдвигалось вперед словно щит. В каждой руке был зажат широкий клинок, двигающийся и сверкающий подобно ножу на ступице колесницы. А низкорослый Исаксон, радостно выкрикивая, как бы обрадованный встречей с таким агрессивным противником, достаточно проворно выпрыгивал вперед, чтобы встретить оружие Ле Носа. При этом оба перемещались по центру круга арены. Круглый металлический щит на левой руке Джуда звенел под градом ударов его противника, словно наковальня у обезумевшего кузнеца. Ле Нос как будто не мог даже вообразить, что существуют еще и оборонительные приемы, не говоря уже о том, чтобы ими пользоваться. Он продолжал только упорствовать в своей атаке, действуя обеими руками. Он проделывал это настолько маниакально, что для его соперника, казалось, не оставалось никакой возможности найти для ответной контратаки хотя бы небольшой зазор во времени и пространстве.