Планета-хищник
Шрифт:
К тому же в глубине леса наверняка водились какие-нибудь чертовски ядовитые или зубастые твари, которые не упустят случая вонзить свои клыки в защитную оболочку его комбинезо— на, а ведь малейший разрыв ткани — это верная смерть. «Даже докучливые деревья Джека Кетча — и те больше подходят для компании», — думал он, отмахиваясь от очередного аркана.
Миновало шесть часов с тех пор, как Хэм начал свое вынуж— денное путешествие. Стал накрапывать дождь. Он решил вос— пользоваться случаем. Отыскал местечко, где недавнее грязе— вое извержение уничтожило крупную растительность, и занялся стряпней. Но сначала он начерпал совком
Огонь всегда был узким местом в подобных делах, так как сухое топливо встречалось в Хотлэнде крайне редко. Но Хэм не унывал. Он бросил в воду таблетку термида, началась бурная реакция, вода моментально закипела, а твердые химические ве— щества превратились в газы и улетучились. Ну а если в воде ощущался слабый привкус аммиака, «…что ж, — размышлял он, накрывая котелок крышкой и отставляя в сторону, чтобы вода охладилась, — из всех зол это самое безобидное».
Он вскрыл банку с бобами, дождался, пока воздух поблизос— ти не очистится от маленьких ошметков плесени, приподнял маску и быстро проглотил содержимое банки. Затем отпил теп— ловатой жидкости, а ту, что осталась, аккуратно слил в водо— непроницаемый карман внутри комбинезона — потом он сможет понемногу сосать эту влагу через трубочку, не открывая лица и не опасаясь плесневых спор.
Через десять минут, когда Хэм уже отдыхал, терзаемый нес— быточной мечтой о сигарете, из консервной банки с остатками пищи внезапно вспучился пушистый ком.
После часовой ходьбы, уставший и насквозь пропотевший, Хэм набрел на дерево, которое называли «дерево-друг». Такое имя дал ему исследователь Берлингейм за то, что, в отличие от прочей венерианской флоры, его хищнические повадки были настолько вялы и безобидны, что люди пользовались им как убежищем. Хэм взобрался на дерево, выбрал среди веток мес— течко поудобнее и крепко заснул.
Прошло не меньше пяти часов, прежде чем он проснулся, весь облепленный «дружественными» усиками и мельчайшими при— сосками. Он осторожно оторвал их от комбинезона, взглянул на часы, спустился на землю и снова зашагал на запад.
Именно после того, как Хэм вторично попал под дождь, на его пути встретилось большое скопление живого теста. В бри— танской и американской зонах это существо так и называли «живое тесто», на французском это звучало как «живая паста», а на датском… ну, тот вообще не отличался особой щепетиль— ностью, и потому любое венерианское чудище датчане называли не иначе, как оно того заслуживало.
Вообще-то говоря, «живое тесто» — нечто отвратительное до тошноты. Это белая тестообразная протоплазма, масса которой может изменяться от однойединственной клетки до двадцати тонн вязкой слизистой мерзости. Она не имела формы, по структуре — простое скопление клеток, на вид — ползающая прожорливая раковая опухоль.
Никакого строения, ни разума, ни даже инстинктов, за иск— лючением голода, у «теста» не было. Оно двигалось всегда в том направлении, где его поверхности касалась потенциальная пища. Когда что-либо съедобное задевало его сразу с двух сторон, «тесто» разделялось надвое, причем большая половина неизменно атаковала более лакомый кусок.
Это существо было неуязвимо для пуль. Ничто не могло его остановить, кроме пламени бластера, и то при условии, что огненный взрыв уничтожит все клетки до единой. Оно передви— галось по поверхности, оставляя за собой одну голую черную землю, на которой тут же прорастала вездесущая плесень. Это было самое страшное и самое омерзительное из всех венерианс— ких созданий, известных людям.
Завидев эту тварь, выползающую из джунглей, Хэм быстро отступил в сторону. Разумеется, сквозь ткань комбинезона добраться до него было невозможно, но если эта пористая мас— са накроет его с головой, он просто задохнется. У Хэма руки чесались от желания ударить по этой твари из бластера, пока та со скоростью бегущего человека скользила мимо. Он, пожа— луй, так бы и поступил, да только опытный искатель никогда не станет попусту размахивать оружием.
Чтобы привести бластер в действие, его сначала надо заря— дить, а для этого требовался алмаз. Конечно, это был дешевый черный алмаз, но и он стоил денег. При возгорании вся энер— гия кристалла преобразовывалась в мощный световой поток, ко— торый, подобно молнии, с ревом вылетал из ствола, испепеляя все на расстоянии ста ярдов.
Почмокивая и посасывая, белесая масса прокатилась мимо человека, оставляя за собой открытый коридор. Ползучие рас— тения, лианы, деревья Джека Кетча — все было сметено вровень с влажной черной землей, где на слизи, оставленной этим «тестом», уже прорастали комочки плесени. Коридор вел почти в том же направлении, куда шел Хэм.
Обрадованный неожиданной удачей, он быстро двинулся впе— ред, тем не менее зорко глядя на затаившиеся джунгли, встав— шие стеной по обеим сторонам тропы. Часов примерно через де— сять свободное пространство вновь заполнится враждебной жизнью, а пока Хэм мог идти куда быстрее, чем пробираясь от одного дерева Джека Кетча к другому.
Хэм прошел уже пять миль по следу «живого теста», време— нами запинаясь за уже появлявшиеся молодые цепкие побеги, как вдруг повстречал аборигена. Тот скакал галопом на четы— рех коротеньких ножках, расчищая себе дорогу клешнястыми ру— ками, которыми лихо орудовал, как садовыми ножницами. Хэм остановился перекинуться с ним парой слов.
— Мурра, — сказал он.
Язык аборигенов экваториальных районов Хотлэнда был весь— ма своеобразен. Он насчитывал примерно две сотни слов, но заучивший эти двести слов навряд ли продвинулся бы в знании языка дальше тех, кто не знал ни одного.
Все слова имели обобщенное значение, а каждый звук мог передавать от дюжины до сотни его оттенков. Например, «мур— ра» — слово-приветствие. Оно могло означать что-нибудь близ— кое к словам «привет» или «доброе утро». Оно могло также оз— начать предупреждение — «берегись!» А кроме того, при опре— деленных обстоятельствах, — «Давай подружимся!», а также, как ни странно, «А ну-ка, выясним отношения!»
Более того, в качестве существительного оно имело еще несколько вполне определенных значений: оно означало мир, оно означало войну, оно означало храбрость и в то же время страх. Это был язык едва уловимых оттенков, и лишь исследо— вания интонационного рисунка, проведенные филологами совсем недавно, внесли некоторую ясность в понимание строения этого языка. И в то же время родной язык Хэма, в котором при заме— не звука менялось значение слова, как, например, в словах вор — мор — жор — жир — пир — пар — шар, для ушей венерианца показался бы таким же непривычным и странным.