Планета отложенной смерти (сборник)
Шрифт:
— Иные силы направили руку Подводного Вулкана, иные, это доказано. Он был лишь слепым орудием, невинной жертвой циркумстанций — обстоятельств в переводе со староанглийского.
— Невинной? — удивляюсь я через силу.
— Именно.
— Именно, — вторит Вулкан. — Конечно, невинной. Еще чего.
— Проклятые космические охотники, а не он, отняли у своего злейшего врага Виктора Коперника, самое дорогое, что у него было — они у него отняли жизнь. И мы еще посчитаемся с ними, у стражи городского спокойствия длинные руки!
— И когти, —
— Но, дорогой Хлодомир, пока у нас только их слепое оружие, и мы должны считаться с тем, что хотя его невиновность только что перед вами доказана полностью… да-да, полностью, дорогой мой, ирония здесь мало уместна… доказана полностью, слепое орудие тоже должно быть наказано, пусть и… как это?.. минимально — так требует закон.
— Перед законом я склоняюсь, — произнес Вулкан, расшаркиваясь, и в подтверждение своих слов склонился перед законом.
— Мурурова, приступайте, пожалуйста.
Тот тяжело вздохнул, укоризненно посмотрел на меня:
— Из-за вас все, инспектор. Говорил же я, не люблю таких дел.
Он отцепил от наручников, сковывающих руки Вулкана, свой металлопластовый поводок.
— Ну-ка, повернись спиной!
— Чего еще?! — с тревогой вскрикивает Вулкан.
— Повернись, тебе говорят!
Он разворачивает Вулкана к себе спиной, тот в страшной панике оборачивается к Фею, хочет что-то сказать, но петля уже захлестнута вокруг шеи. Вулкан взбрыкивает и обмякает в руках Муруровы.
Не могу пошевелить даже пальцем от слабости или от чего-то еще. Я чувствую себя плохо, ребята, и я понимаю, конечно, что хорошо чувствовать себя в таких обстоятельствах просто неприлично — я только хочу сказать, что мне немножечко хуже, чем можно себе представить. Мои мозги — тошнотворная теплая жижа. Мне все время хочется выяснить, весь этот день проклятый хочется выяснить, что же, в конце концов, вокруг меня происходит, от объяснений Фея только еще больший туман, хочется нужные вопросы задать или отдать, я не знаю там, нужные распоряжения, а вместо этого я или молчу, или подаю нужные не мне реплики, совершаю поступки, цель которых мне не ясна, и такое чувство, что впадаю в абсурд, не могу из него выбраться. Только и остается что бить лапками изо всех сил и стараться сбить в масло эту сметану.
Я молча наблюдаю, как довольный Мурурова с гордостью победителя утаскивает за ногу труп Вулкана. Я теперь вижу, куда он уходит, там такая маленькая дверца на кухню. Когда дверца открывается, оттуда доносится шипение, бульканье и пахнет очень аппетитным каким-то варевом. Впрочем, если человек целый день не ел…
Я сглатываю слюнки и говорю:
— Это расправа. Зверская расправа. Для удовольствия.
— Нет, мой дорогой Мурурова, — скорбно возражает мне Фей. — Это казнь. Это жестокая необходимость. Убийцу должна настигнуть кара. Она его настигла.
— Я сомневаюсь, что он убийца.
— Ну и что? У меня тоже сомнения. А как же без сомнений? Очень может быть, что и не он убийца, а вы. Да и было ли оно вообще, это убийство? Ведь мы о нем только с ваших слов знаем. К тому же сейчас развелось на Галлине столько совершенно похожих людей. Тут, пожалуй, засомневаешься и в себе самом. Но карать-то все-таки надо!
— Что-то я вас чем дальше, тем больше не понимаю.
— У нас с вами, дорогой Вальграф, видимо, разные парадигмы. А вы задавайте вопросы. Я ведь ничего не скрываю.
Но я не хочу задавать вопросы. Я хочу разобраться сам.
— Ну, если вы не знаете, с чего начать, то я вам с вопросами помогу. Вот например. Был ли убит Виктор Коперник? И подозреваю — два раза.
— Как два раза? Я не убил его. Я уверен, я знаю!
— Когда мы закончим, вы сможете посмотреть, дорогой Хлодомир, на свою собственную работу.
— Этого не может…
— Вопрос второй. Жив ли Виктор Коперник? Ответ — не знаю. Очень может быть, что и жив, но очень может быть, что и умер. Задаем третий вопрос, который вам, наверное, и в голову не пришел. Кто, скажем, напал на вас во время погони за Муруровой?
Мне этот вопрос в голову очень даже приходил, но я никак не отвечаю Фею. У меня две задачи — набрать побольше информации, при этом не запутавшись, и что-то сделать с собственным самочувствием, потому что болезнь прогрессирует. Что за болезнь? Тоже, между прочим, вопрос.
— Вы, конечно, думаете, что это все — банда преступника Фея, ведь так? Ну согласитесь, согласитесь, пожалуйста, что вы именно так думаете!
Я нехотя соглашаюсь.
— И вот тут вы оказываетесь абсолютно не правы. Слов нет — инициатива была моя, потому что надо же было как-то обогнать вас, когда вы гнались за моим подчиненным. Но нападали на вас совсем не мои люди. Я вам скажу кто — местная хулиганствующая золотая молодежь, это их обычные шутки. Причем нападали не сами они, конечно, а только их изображения.
— А? — говорю я.
— И-зо-бра-же-ни-я. Это шутка была, спектакль. Такой же спектакль, как и крики у костра, как инсценировка гибели Муруровы в пастях разъяренных бовицефалов.
— Такая же, как и вообще вся эта инвестигация, — продолжаю я саркастически. — Вы, дорогой Фей, поставили странный, но не ли… мне трудно говорить, извините… не лишенный интереса спектакль…
— В котором и вы сыграли роль, и вы сыграли ро-оль, дорогой Хлодомир!
— Меня не очень интересует театр, — говорю я. — Мне только хотелось бы знать…
— Ему только хотелось бы знать, — перебивает меня высунувшийся из кухни Мурурова (он красен), — было ли убийство Коперника запланировано сценарием?
— Предположим, было, дорогой Вальграф, — отвечает Фей.
— Ему не терпится спросить, куда подевали труп? — высказывает предположение один из цветастых, сидящих у стенки. Я замечаю, что они тут все красномордые. И глаза налиты. Даже Фей, само изящество Фей, несколько розоват и как бы немножечко не в себе.
— Простите, какой труп вы имеете в виду, дорогой Вальграф? Чей именно корпус вас заинтересовал?