Планетарный миф
Шрифт:
Культура тайны
Рассказ о государственном укладе такого рода сегодня мы бы восприняли как утопию. «Такого не могло быть!» – и привели бы примеры экономического и политического и, главное, психологического характера. Интриги, зависть, подсиживание…
Но современный человек здесь едва ли способен выступать в роли квалифицированного судьи. Было нечто, принципиально отличающее Гиперборею от всякой из человеческих культур. Суть этого отличия можно обозначить двумя словами: культура Тайны. Она была атмосферой, делающей возможным живое дыхание чудес Полярного континента. И
Краеугольный камень гиперборейской цивилизации представляла следующая максима: дела двоих не могут касаться третьего. Она воспринималась как нечто, само собой разумеющееся, как аксиома.
Сегодня нам представляется естественным знать о своих знакомых все или почти все. Но представителю гиперборейской культуры интересоваться чем-либо о человеке, что не имеет отношения непосредственно к его отношениям с ним, не пришло б и в голову. Сведения подобного рода виделись ему чем-то вроде инфекции, распространяющейся за счет отвлечения у души сил, необходимых, чтобы обрести Тиу.
Как отвечаем мы на вопрос, что представляет собой N.N.? – Отец таких-то детей, муж такой-то женщины, начальник над такими-то подчиненными… Но гиперборей мог бы ответить на такой вопрос лишь одно: это человек, с которым у меня такие-то и такие-то отношения.
Для представителя современной цивилизации Земли жизнь в условиях такой тотальной неинформированности была бы просто немыслима. Мы не доверяем людям, имеющим какие-то тайны. «Честному человеку нечего скрывать» и т. п. Мы требуем от своих ближних максимальной информационной прозрачности, даже не замечая этого, по привычке. Культура Тайны есть что-то нам совершенно чуждое.
Тем не менее. Нас может иногда раздражать, что в нынешнем обществе рассказать что-либо одному – это почти всегда то же самое, что и рассказать всем. И наиболее тонкие, наиболее глубокие движения души мы все-таки хотели бы хранить в тайне.
Ведь именно сокровенное – пусть и не ото всех и до времени – представляет собой настоящую жизнь души. «И Свет во тьме светит, и тьма не объяла его» (Ин, 1:5). Истинный Свет являет себя во тьме, ни мало не страдая от этого в своем качестве.
Такая мысль обнаруживается в текстах любой серьезной Традиции. Чего это отголосок? Практика монахов-молчальников, помимо более глубоких аспектов, являет собою также и попытку смоделировать эту светоносную «тьму», противодействовать постоянно длящейся «освещенности», диктуемой атмосферой цивилизаций более поздних, нежели гиперборейская.
Свершение справедливости
Культура Тайны обеспечивала стабильность государства гипербореев. Любые отношения между личностями были тайной для общества, и тайна эта была священна. В таких условиях в принципе не могли сложиться какие бы то ни было кланы. Ни сословные, ни семейные. Известный бич государств – внутриполитические проблемы, или, говоря проще, межклановые «разборки» – в Гиперборее был никогда не ведом.
Поэтому неведома была Полярному царству и оборотная сторона этой же медали – тоталитаризм. В условиях, когда не существовало ни политических партий, ни даже просто интригующих группировок, у государства вообще не имелось предлогов для организации любого рода «спецслужб».
Полярное Царство и не стремилось к этому. В нем не существовало проблемы «личность и государство», «личность и общество». Межличностные же проблемы – «учитель и ученик», «слуга и господин», «мужчина и женщина» – разрешались, если они возникали, освобождением имени.
Пожалуй, культура Тайны из всех возможных общественных и государственных проблем не устраняла условия только для одного их вида. А именно – для проблем уголовных. Более того, «прятать концы в воду» преступникам в обстановке тотальной неинформированности было намного легче.
Тем более, что в государстве Оси не существовало ни тюрем, ни судейского разбирательства. Был только титул Воин Закона. Не должность, а, именно, сословное звание, и чтимое притом весьма высоко. Носитель его был обязан определить преступника силой своего разума и искусства. И все, что мог он предпринять далее – это принудить обличаемого к поединку. Судебный бой происходил при строго определенных условиях. Сейчас бы их назвали магическими. Считалось, что победить в этом единоборстве насмерть не может тот, кто не прав. Ни преступник, если обличение справедливо, ни Воин, если бы он ошибся или же вздумал возвести ложное обвинение.
Именно с тех времен сохранился и долго существовал в истории канон «поля», или «суда Божьего». В его основе лежит судебный поединок: виновность или ее отсутствие доказывается поражением или победой в условиях, что исключают применение нечестных приемов. Название такого поединка «поле», которое было принято на Руси и в некоторых других землях Севера, восходит, вероятно, к имени стольного града арктов.
Хранители Круга Внутреннего
Что интересно, несмотря на такую простоту устроения механизма юстиции, убийства и грабежи были в Гиперборее событием чрезвычайно редким. И это не удивительно, если вспомнить, что средний гиперборей стремился обрести Тиу с таким усердием, с каким современный человек желает заполучить богатство, славу или же власть. Слово «совершивших построение Лестницы», то есть обретших Тиу, было в Гиперборее значимо, а говорили они всегда: кто причиняет обиду более слабому, кто нарушает правила поединка, кто распоряжается не принадлежащим ему – тот никогда не завершит Лестницу!
Для современного человека невероятно, чтобы на обстановку в обществе серьезно влияли просто слова – пусть даже и каких-то обретших. Но это лишь потому, что мы сегодня практически не знакомы с тем, какую силу имеет слово, произносимое с искренней убежденностью глубокого ведения.
Часто ли нам случается ясно и до конца знать, что это есть истина – то, что мы говорим – и почему именно это есть истина? Для большинства из наших современников честным ответом будет, что не особенно. Мы чаще автоматически повторяем «истины» с чужих слов. Просто говорим то, что «вроде бы правильно», чтобы добиться желаемого нам поведения партнера по той или иной жизненной ситуации. Мы разучились задумываться, что есть истина. И мы настолько отвыкли вглядываться в ее лицо, что мало чем отличаемся от Пилата, задавшего риторический вопрос «что есть истина», когда перед ним стояла Сама Истина во плоти!