Плата за роль Джульетты
Шрифт:
Вот скажи какой-нибудь изнеженной девушке, гламурной, утонченной, что она через несколько часов будет яростно лупить серебряным канделябром по голове другой женщины. Лупить до тех пор, пока не разобьет голову, не пробьет в ней дыру, через которую можно будет увидеть мозг! Она скажет, что вы спятили. Думаю, что и я бы тоже сказала так же. И я никогда и никого раньше не убивала. И не испытывала желания лишить жизни другое живое существо. Однако убила же. Словно во мне проснулся кто-то, отвечающий за мою физическую сохранность. И сила откуда-то появилась!
Но кому я теперь, после всего, что со мной произошло,
При мысли о Борисе слезы текли, просто заливая мое лицо. Я едва успевала вытирать их рукавом чужого, пахнущего сигаретами свитера.
Был сентябрь, довольно тепло, но в открытое окно «Фольксвагена» врывался горьковатый осенний воздух. Скоро пойдут грибы…
С деньгами я решу, надо только доехать до леса и выкопать банку.
А вот как заставить поверить Бориса в то, что я влюбилась в другого мужчину и уехала с ним в даль далекую? Как разозлить его, чтобы он не искал меня, чтобы возненавидел и чтобы при имени моем его бросало в дрожь от злости? Чтобы не страдал, зная, что меня похитили, скажем? Чтобы поскорее забыл меня?
Признаться ему в том, что произошло со мной, я не смогла бы никогда. Это невозможно. Тем более что после этого будущего у нас с ним все равно не будет.
Иногда мне казалось, что мысли мои текут ясно, что в голове формируется словно сам собой план спасения.
Но в другие моменты мне казалось, что я просто схожу с ума. Ведь в голову лезли совершенно уж дикие мысли.
К примеру, решив остаться живой, я понимала, что должна измениться внешне. Если я была брюнетка – значит, должна стать блондинкой. Если глаза синие – значит, сделать карими. Если есть голос – спрятать его, забыть о нем.
Вот последний пункт выполнялся сам собой. Голоса не было. Было какое-то сипенье, хрип. Это я заметила, разговаривая с маской. Возможно, мне влили в глотку какую-нибудь разъедающую отраву.
Убили во мне не только личность, женщину, но и оперную певицу.
И это чудо, что меня оставили в живых. Должно быть, в их план входило увидеть меня низложенной, повергнутой, превращенной их стараниями в мишень для издевательств и унижений.
Нет, этого не будет. Потому что не будет меня. Вместо меня будет не стройная брюнетка с синими глазами и хорошим голосом, а полненькая кареглазая блондинка с сиплым карканьем.
И жить я буду не в столице нашей родины Москве, а в какой-нибудь тмутаракани. До поры до времени. После чего плавно перенесусь в мир хирургической пластики и лягу на стол в каком-нибудь Баден-Бадене, чтобы мне изменили внешность. Куплю себе домик где-нибудь в Германии или в Швейцарии, маленький, недорогой, пианино и буду работать над восстановлением голоса. Если же его невозможно будет восстановить, то займусь развитием каких-нибудь других талантов. Стану художником, например. Достигну успехов, вернусь в Москву, познакомлюсь с Борисом (хоть бы он к тому времени не женился, не обзавелся семьей!), влюблю его в себя, и все! Мы с ним будем счастливы…
Рыдания мешали мне дышать, не то что вести машину. Я скатилась с трассы на обочину, уронила голову на руки, вцепившиеся в руль, и долго, судорожно плакала.
Конечно, я могла бы позвонить Борису. И он бы все понял, он мой друг, он сделал бы все правильно, увез бы меня, оградив от всей грязи, что сейчас уже наверняка льется мне на голову. Но тогда из наших отношений исчезло бы то главное, та чистота, любовь, что придавало смысл нашему сосуществованию, что питало его, доставляло радость и ощущение полноты жизни. Обнимая меня, он представлял бы себя. Господи, сделай так, чтобы хотя бы меня оставили в покое эти отвратительные сцены!
Я остановила машину в соседнем проулке и пешком, по песчаной теплой от солнца дороге, зашагала по направлению к своей даче.
Красивый двухэтажный дом, построенный в английском стиле, – бело-коричневый, с заросшей диким виноградом террасой, кустовыми розами. Чудесно заросший, но такой милый, уютный.
Вряд ли меня уже ищут. Еще рано. В любом случае мне и нужно-то всего несколько минут – открыть дом, написать письмо и вернуться в машину.
Ключи я нашла в условленном месте. Одна из роз искусственная, в ней и находится большой ключ от первой двери. За ней маленький холл, и там в светильнике в условленном месте – связка остальных ключей.
Сердце мое колотилось так, что я с трудом дышала. Отворив все двери, ворвалась, как ураган, в дом, бросилась в спальню, нашла блокнот. Вырвала лист, взяла ручку и написала быстро-быстро текст, который твердила как безумная всю дорогу.
«Боря, я полюбила другого человека. Считай, что я сошла с ума. Все гастроли похерила, расплатись с моим агентом, он разберется, деньги знаешь где («Каплан-банк» и др.) Доверенность действительна еще полтора года, так что действуй. Не суди строго. Я должна была это испытать. Я так счастлива, что просто не выразить словами. Прости меня сто тысяч раз. Забираю твою куртку, джинсы. Еще консерв. персики. Не поминай лихом Н.Б.»
Записка должна была выглядеть легкомысленной, чтобы ни у кого, кто будет меня искать (а такое не исключалось), даже и мысли не возникло, что она написана под давлением. Дура-женщина влюбилась и улетела в неизвестном направлении. А раз позволила бывшему возлюбленному, обладающему доверенностью, расплатиться за разорванные (серьезные!) контракты, сорванные концерты, значит, новый мужик ее – человек не бедный, но такой же бесбашенный, как и она сама. Это должно было сработать.
Я на самом деле прихватила кое-что из вещей Бориса, поскольку не хотела носить вещи, которые дали мне в том доме. Кто знает, кому они принадлежали раньше?
И кроме консервированных персиков, забрала из холодильника и сунула в сумку все, что было: запечатанный окорок, сыр, коробку печенья. Еще позаимствовала нож, ложку, вилку.
Я сильно рисковала, принимая душ. Если Борис паникует, то второй адрес, по которому меня будут искать, – это Лопухино.
Я дважды вымыла голову, дважды намыливалась. Если бы возможно было бы, содрала бы с себя кожу! Меня постоянно преследовал запах чужих тел…
Вытерлась досуха, бросила мокрые полотенца в корзину для белья, переоделась. Как я жалела, что в доме не нашлось ни одной моей вещи вроде джинсов или свитера! Ночные сорочки, пижамы, халаты, платья, юбки, блузки… Все то, что носилось в моей прошлой жизни и чему не было места сейчас, – просто стечение обстоятельств. Вероятно, я все свои джинсы просто забрала в город! Поэтому пришлось взять лишь свою пижаму да кое-что из вещей Бориса. Хорошо, что нашлись мои кожаные мокасины!