Платье от Фортуни
Шрифт:
Беседа мужчин, в конце концов, свелась к обсуждению кубизма, становившегося все более популярным. Женщины присоединились к беседе.
На улице стемнело, подходили еще знакомые и незнакомые люди, обменивались приветствиями, соответственно заказывалось все больше бутылок вина. Вначале беседа текла непринужденно, но постепенно воздух пропитался табачным дымом и винными парами, многие высказывания становились весьма бессвязными. Компания разрасталась. Понемногу все переместились за большой прямоугольный стол у самой стойки, вокруг которого могла разместиться целая свадьба. Николай заказал для
Часть посетителей, и среди них Жюльетт и Николай, устремились в танц-холл в «Moulin de la Galette», где все было крайне просто, входная плата почти символическая. Никаких вечерних туалетов, шляпы снимать было не принято. Перья, ленты на женских шляпках чередовались с высокими котелками и цилиндрами мужчин.
– Тебе здесь нравится? – спросил Николай, ведя девушку в танце под быструю музыку.
Жюльетт радостно кивнула.
– Замечательно!
Уже совсем стемнело, когда молодые люди, держась за руки, покинули танцзал. Жюльетт спросила:
– Почему ты так редко бываешь здесь? Николай нахмурился:
– Не так-то легко быть художником лишь время от времени среди тех, кто посвятил всю жизнь искусству. Я никогда не смогу вернуться сюда в полном смысле этого слова.
Жюльетт схватила его за рукав пальто:
– Но ты ведь в душе художник! И это самое главное!
Он положил руки ей на талию, нежно глядя в глаза.
– Дорогая Жюльетт! Значит, не удивительно, что я люблю тебя!
Девушка замерла.
– Мне показалось, что ты сказал…
– С первого взгляда.
– Но почему ты молчал?
– Я надеялся: все изменится, какой-нибудь поворот судьбы уничтожит то, что мешает мне жить так, как я хочу. Но этого так и не произошло…
Девушка легко коснулась рукой его щеки.
– Я все равно люблю тебя, что бы ни случилось. Николай сжал ее в объятиях.
– Я не хочу потерять тебя!
Он поцеловал ее так страстно, как будто они расставались навеки.
Когда Николай получил фотографии, то подарил Жюльетт ту, на которой они были вместе. Она поместила ее в серебряную рамку и повесила над столиком в своей комнате. Снимок Жюльетт в развевающейся юбке и со шляпой в руках Николай положил в свой бумажник.
Глава 10
Новогодний бал в русском посольстве считался знаменательным событием. Дениза воспользовалась возможностью продемонстрировать в новой среде роскошный вечерний туалет, расшитый жемчугом. Как правило, богатые иностранки предпочитали ателье Борта, поэтому было очень важно представить туалеты от Ландель.
Поездка в Англию прошла благополучно. Зря Дениза беспокоилась и по поводу платья Жюльетт, которое девушка смоделировала сама. Танцуя с графом Карсавиным последнее танго, мадмуазель Кладель была великолепна в кремовом, нежнейшего оттенка платье с персиковым шелковым шлейфом.
Неожиданно музыка оборвалась. Все танцоры замерли. После паузы оркестр грянул триумфальную мелодию в честь нового, 1911 года. Во всем городе зазвонили колокола, загудели автомобильные рожки, в небо – даже выше Эйфелевой башни – взлетели фейерверки. В главном зале Посольства над головами гостей зажглась радуга огней. Дениза отыскала глазами Жюльетт. Та стояла рядом с Николаем, который сжимал ладонями ее руки и неотрывно
В течение почти трех недель Дениза не могла ничего придумать. Идею подал месье Пьер, когда сказал, что мадмуазель Кладель великолепно «чувствует шелк». И если бы ей удалось в совершенстве познать тонкости изготовления шелковых тканей, это принесло бы большую выгоду ателье.
– Прекрасно! – обрадовалась Дениза. – Я представлю ей такую возможность.
Оставшись одна, Дениза тут же вызвала секретаря и продиктовала письмо своим знакомым в Лионе.
Николаю удалось выкроить пару недель свободного времени, он снял собственную мастерскую и переехал в нее вместе со всеми инструментами и материалами, в том числе, и несколькими глыбами мрамора, приобретенными в разное время для будущих работ. Он, как и Роден, вначале делал скульптуру из глины, а затем отливал в бронзе, хотя нередко использовал и мрамор.
Когда Николай освоился в новой мастерской, его посетил сам мэтр. Роден давно выбрался из нищеты, о чем красноречиво свидетельствовал шелковый цилиндр, прекрасно сшитый костюм и розовые замшевые перчатки. Это был весьма плотный мужчина с внушительными бровями и густой седой бородой, в которой еще мелькали рыжеватые волоски. Очки в черной оправе венчали орлиный нос.
– Не прекращайте работу! – сказал он Николаю, когда тот приветственно взмахнул рукой. Роден небрежно отодвинул стул, поставленный для него ассистентом Николая, подошел к глыбе каррарского мрамора, над которой и работал граф Карсавин – только крошка летела из-под резца. Планировалась скульптура молодого человека, стоящего на одном колене, голова повернута назад. Натурщик уже занял соответствующее положение. Поза позволяла показать напряженные мышцы шеи, плеч и бедер. Роден одобрительно кивнул: в фигуре, рождающейся под резцом, казалось, пульсировала жизнь.
– Когда вы сможете избавиться от этого крючкотворства в посольстве, Карсавин? – Роден никогда не скрывал своего отрицательного отношения к тому, что талантливый скульптор вынужден заниматься какими-то посторонними делами. – Вы не хуже меня знаете, как быстротечно время. Любой дурак сможет выплясывать перед высокопоставленными посетителями и написать несколько глупых писем, но, как я уже не раз говорил, талант скульптора – божий дар, и вы не имеете права растрачивать его.
Лицо Николая застыло.
– Разве я сам не хочу быть свободным? Но ничего не изменилось с тех пор, когда мне было семнадцать, я страстно желал стать вашим учеником и ради этого готов был отдать все, что угодно.
Роден понимающе кивнул. Жаль, что талантливые руки этого русского часто должны держать не резец, а перо и бумагу. Никто лучше мэтра не знал, как болезненно разрываться между зовом таланта и обязательствами перед семьей, родиной. И сейчас было ясно, что его бывший ученик сильно истосковался по работе с мрамором.