Платье рэкетира
Шрифт:
– Давай капусту, – сказал Коля Гаврилов, спокойно вылезая из машины и подходя к Удаловым. – Остальные-то где?
Его спутники целились в Удаловых из пистолетов, может, газовых, а может, и боевых.
– Коля, – сказал Корнелий в последней попытке урезонить соседского юношу и спасти его от позора, –
– Быстро! – ответил Коля. – Гони капусту! Будешь мне отстегивать по двадцать «лимонов» в месяц. У меня весь город схвачен.
– Коля, подумай о маме, – произнесла Ксения металлическим голосом.
Гаврилов насторожился.
Он направил пушку на Удаловых. Телохранители тоже. Их кожаные куртки блестели под фонарями.
– Все на колени! – зарычал Гаврилов нечеловеческим голосом. – Весь город на колени!
– Мне тоже? – спросила его мать, которая пришла на площадь.
– Тебе в первую очередь. Забыла, как в детстве меня порола?
Гаврилова пала на колени. Остальные не подчинились. Более того, повинуясь жесту Ксении, пустившей микрокомпьютер задом наперед, одежда бандитов превратилась в бесформенные хламиды, которые тут же стреножили их по рукам и ногам. Пистолеты грохнулись на землю, а сами негодяи стали бороться и выпутываться из одежд, словно жрец Лаокоон и его сыновья на античной скульптуре.
К тому времени, когда им это удалось, Корнелий подобрал пистолеты, и, видя неминуемую гибель, телохранители, подобно голым королям, осознавшим весь ужас своего положения, убежали в ближайший лес. Одежда же рэкетиров таинственным образом взлетела кверху и облегла широкие плечи каменных землепроходцев.
Единственным, кто не потерял присутствия духа, был Коля. Он спокойно забрал пакет с долларами и пошел прочь с площади, заявив на прощание Удалову, что стоял с пистолетами в обеих руках:
– Ты стреляй, дядя Корнелий, стреляй в ребенка.
Но тут на площадь ворвался и замер междугородный автобус, из которого выскочил профессор Минц.
– Ах, как я виноват! – воскликнул он и вытащил деблокатор, изобретенный им на острове Пасхи. Он направил его на уходящую голую фигуру.
Голубая молния догнала Колю и пронзила его.
– Возьми обратно стыд! – громовым голосом вскричал профессор.
Коля попытался прикрыться пакетом с деньгами. Он с ужасом оглядывался.
– Жалость! – сказал профессор.
Коля увидел Ксению и робко протянул ей пачку с деньгами.
– Доброту…
Коля рухнул на колени.
Его мать подбежала к нему и обняла молодого человека. Он стоял, прижавшись к ней, как блудный сын на полотне Рембрандта.
– Страх! – продолжал Минц.
Колю охватила дрожь.
– Любовь! – громовым голосом воскликнул Минц.
Безумный взор Коли отыскал в полутьме фигурку Томи-Томи, которая уже забыла о корейцах. И они оба зарыдали…
Домой жильцы возвращались все вместе. Только Гавриловы с Томи-Томи шли поотстав. На Коле был ладный костюм, вернувшийся с памятника.
– Вот мы и победили! – сказала старуха Ложкина.
– Ага, – согласилась Ксения. – Надо бы нам теперь железные двери заказать.
– Наука поможет нам исправить нравы! – Минц был настроен оптимистично. – На каждое безобразие мы придумаем противоядие.
– А они – новое безобразие, – вздохнул Удалов.
Так они и не пришли к единому мнению.