Плавающий город
Шрифт:
Впоследствии оказалось, что это было корабельное днище, и, таким образом, он проиграл несколько сотен долларов. Мы быстро приближались к останкам трехмачтового судна. Оно лежало на боку, и с бортов его висели оборванные цепи.
Всех интересовала участь экипажа, так как на корабле ничего не было видно. В течение нескольких минут я пристально смотрел в бинокль, и мне казалось, что кто-то движется по передней части корабля, но потом я убедился, что это был остаток фок-мачты, движимый ветром.
Подойдя на расстояние полумили, мы увидели, что судно это совсем новое и прекрасно сохранилось. Его груз, вероятно, был сорван ветром и своей тяжестью завалил его на правый бок. Очевидно, судно находилось в критическом положении и должно было пожертвовать своими мачтами.
Давая знать о своем присутствии многократными свистками, «Грейт-Истерн» обошел вокруг корабля, но тот оставался безмолвным, и кругом ничего не было видно. На разбитом судне не оставалось ни одной шлюпки.
Экипаж, вероятно, спасся, но едва ли ему удалось добраться до берега, до которого было триста миль; к тому же маленьким лодкам трудно было бороться с волнами, которые так страшно качали «Грейт-Истерн». Возможно было и то, что катастрофа произошла гораздо западнее, а ветер и течение принесли эти останки сюда.
Когда «Грейт-Истерн» повернулся к корме погибшего корабля, я ясно прочел там слово «Лерида» — это было его название. По конструкции и отделке матросы признали в нем американский корабль.
Торговое или военное судно непременно взяло бы на буксир этот корпус. Вместе с грузом оно представляло значительную ценность; а всем известно, что спасший корабль получает треть стоимости спасенного. Но «Грейт-Истерн» не мог этого сделать, так как должен был торопиться доставить своих пассажиров в Америку. Как ни жалко было матросам расставаться со своей добычей, но пришлось все-таки идти дальше, и вскоре останки корабля только черной точкой обозначались на горизонте. Толпа пассажиров рассеялась. Одни отправились в залы, другие в свои каюты; звуки трубы, призывавшие к завтраку, не могли разбудить измученных морской болезнью путешественников.
Около полудня капитан Андерсон приказал поставить два шкунных фока и фок-бизани; судно укрепилось и стало меньше качаться. Матросы попробовали было поставить бригантину по новой системе, но система эта оказалась, вероятно, еще слишком новой, потому что ею не воспользовались ни разу за все путешествие.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Несмотря на сильную качку, жизнь на корабле устанавливалась. Для англосаксонца путешествие — самая обыкновенная вещь. Он чувствует себя на всяком судне как дома, тогда как француз в такой обстановке непременно выглядит путешественником.
Когда не было сильного ветра, пассажиры отправлялись на «бульвары». Прогуливавшиеся во время качки походили на пьяных, которых бросало из стороны в сторону. Дамы, не желавшие подниматься на палубу, сидели в своих каютах или же в общих залах, где раздавались звуки фортепиано. Играть было чрезвычайно трудно, так как от качки получались пропуски или в мелодии, или в аккомпанементе. Из всех игравших выделялась высокая худая дама. Она, должно быть, была хорошая музыкантша.
Во время этого концерта присутствовавшие просматривали книги, которые лежали на столах, и, если кому-нибудь случалось встретить интересное место, он тотчас прочитывал его вслух, вызывая одобрение со стороны слушателей. Под диваном валялось несколько английских журналов, которые отличаются тем, что, не будучи еще разрезаны, уже имеют потрепанный вид. Это происходит оттого, что существует обычай читать журналы, не разрезая их. Однажды у меня хватило терпения прочесть таким образом весь «Нью-Йорк Геральд», где я наткнулся на следующий столбец: «М. X. просит прелестную мисс Л., которую он встретил вчера в омнибусе на Двадцать пятой улице, зайти к нему завтра в семнадцатый номер гостиницы Святого Николая для переговоров о брачном союзе». Судите сами, могло ли меня интересовать, как поступила прелестная мисс Л. в этом случае; понятно, что подобная статья не вознаградила меня за труд переворачивать большие неразрезанные листы.
Все послеобеденное время я провел в большом зале, занимаясь наблюдениями и разговорами с Дэном Питфержем, сидевшим рядом со мной.
— Ну, как вы себя чувствуете после падения? — спросил я у него.
— Великолепно, — ответил он. — Только вот что-то тихо двигаемся.
— Кто тихо двигается? Вы?
— Нет, не я, а корабль. Винтовые котлы плохо действуют, и давление слишком слабое.
— Вам, видно, хочется скорее приехать в Нью-Йорк?
— Нисколько! Я просто высказываю мнение с точки зрения механика! Мне здесь отлично, и я очень пожалею, когда придется расстаться со всеми этими оригиналами, которых случай собрал на корабле для моего развлечения.
— Оригиналы! — воскликнул я, рассматривая входивших в зал. — Но где вы их нашли? Здесь все так похожи друг на друга.
— Ах, — сказал доктор, — видно, что вы их не заметили. Взгляните повнимательнее вон хоть на ту группу мужчин, которые так бесцеремонно растянулись на диванах, нахлобучив шляпы. Это типичнейшие янки, умные и деятельные, но в высшей степени невоспитанные люди. Да, милостивый государь, это настоящие саксонцы, жадные к деньгам и мастера на все. Заприте двух янки в одну комнату, и через час они непременно выиграют друг у друга по десяти долларов.
— Скажите, кто этот господин маленького роста в длинном сюртуке и в коротких панталонах, который постоянно с ними?
— Это бывший министр, важная персона из Массачусетса. Он едет за своей женой, бывшей учительницей, сильно скомпрометированной одним большим процессом.
— А этот господин с мрачным видом, как будто погруженный в какие-то вычисления?
— Вы не ошиблись, он вечно занят вычислениями.
— Решением математических задач?
— Нет, он просто считает и пересчитывает свои деньги. Во всякое время он может определить свое состояние с точностью до одного цента. Он очень богатый человек. Целый квартал в Нью-Йорке выстроен на его земле. Четверть часа тому назад он имел миллион шестьсот двадцать пять тысяч триста шестьдесят семь долларов с половиной, но теперь у него только миллион шестьсот двадцать пять тысяч триста шестьдесят семь долларов с четвертью.
— Почему же произошла эта разница?
— Потому что он только что выкурил сигару в тридцать су.
Своими остротами доктор положительно развеселил меня, и, чтобы вызвать его снова на разговор, я указал ему на группу в противоположном конце зала.
— Это, — сказал он мне, — люди далекого Запада. Самый высокий — это директор банка в Чикаго. Он постоянно носит при себе альбом с лучшими видами родного города. Он гордится им, и не без основания; город, заложенный в тысяча восемьсот тридцать шестом году на пустынном месте, теперь имеет четыреста тысяч жителей, считая и его. Рядом с ним сидит супружеская пара из Калифорнии. Жена прелестная, изящная женщина, муж приобщился к цивилизации только теперь, прежде он был пахарь, но в один прекрасный день нашел самородок.
— Это человек с весом, — сказал я.
— Конечно, — ответил доктор, — ведь он обладает миллионным состоянием.
— А этот длинный господин, который все качает головой, как негр в стенных часах?
— Это знаменитый Кокбурн из Рочестера, всемирный статистик, который все взвесил, измерил и высчитал. Поговорите с этим маньяком, и он сообщит вам, сколько хлеба съел пятидесятилетний человек в течение всей своей жизни и сколько кубических метров воздуха он поглотил за это время. Кроме того, он может сказать, сколько томов инкварто займет речь адвоката из Темпель-Буи и сколько миль ежедневно проходит почтальон, разнося только любовные письма. От него вы можете узнать число вдов, проходящих в течение часа через Манданский мост, и какой вышины пирамиду можно построить из сандвичей, уничтожаемых в год его согражданами. Он вам может еще…