Плавучие театры Большой Планеты
Шрифт:
Замп поднял брови: «Знамения?»
«Тебе лучше знать — ведь это ты идешь по жизни рука об руку с сестрицей-Судьбой».
«Мы шагаем в ногу, — ответствовал Аполлон Замп, — но это не значит, что мы исповедуемся друг другу на каждом шагу».
Уже давно стемнело. Лаэль-Росса незаметно вернулась к себе в каморку на нижней палубе, в то время как Аполлон Замп, опрокинувший, пожалуй, на пару бокалов больше, чем следовало, сидел, откинувшись на спинку тяжелого кресла из резного пфалакса. Выдалась теплая ночь; оконные створки были открыты — морской бриз заставлял покачиваться пламя подвесных светильников, и по стенам плясали тени. Замп поднялся на ноги, обозревая свою каюту — помещение, которому мог бы позавидовать любой: мебель из массивного пфалакса, сервант, уставленный стеклянными флягами, мерцающими отражениями пламени, прекрасная постель в алькове, под зеленым покрывалом. Потолочные балки поддерживались подкосами из тамарака, вырезанными изящными завитками; под ногами темные дубовые доски палубы блестели воском, один огромный светильник висел над трапезным столом, другой — над письменным столом. В этот поздний час вскрылись и беспрепятственно сообщались различные уровни сознания Зампа. Образы всплывали из памяти, приобретали почти осязаемую объемность и что-то предвещали, исполнившись потаенным смыслом — если бы только он сумел догадаться и уловить этот смысл! В оконных створках исказилось отражение его персоны. Замп пригляделся к нему поближе: да, он хорошо знал этого субъекта и высоко ценил его, но в то же время он казался ужасным, странным, чужим. Отражение было приземистым, с выпирающими ягодицами и перекошенной, ползущей во все стороны одеждой. Светлые кудри стали неопрятно длинными и растопырились, голубые глаза тупо сосредоточились на кончике длинного бледного носа. Оскорбленный этой карикатурой, Замп с достоинством выпрямился; по субъекту в оконной створке пробежали волны; на мгновение он исчез, а затем снова появился, глядя на Зампа с таким же возмущением — как если бы с его точки зрения внешность Зампа была не менее отвратительной, чем зазеркальный призрак в глазах самого Зампа… Аполлон Замп отвернулся. Если таковы были предзнаменования или намеки, позволявшие проникнуть в суть вещей, он больше не испытывал ни малейшего желания к ним приглядываться.
Замп вышел подышать ночным воздухом и поднялся на квартердек. Темные речные воды неспешно скользили мимо, убежденные в неуклонности своего пути. В воде дрожали тусклые отражения нескольких желтых огней в окнах припозднившихся обитателей Крысиного Фитиля.
Замп поглядывал вокруг с автоматической бдительностью владельца. По-видимому, на корабле все было в порядке. Замп подошел к гакаборту и облокотился на него. В тусклом зареве гакабортного огня он заметил небольшого быкобраза, плотно припавшего к выступу руля — свет отражался в трех глазах непрошеного пассажира тремя желтыми звездочками. Замп и быкобраз молча смотрели друг на друга. Замп попытался заставить животное спрыгнуть в воду усилием воли. Но быкобраз еще упрямее прижался к рулю. Зампу пришлось в полной мере продемонстрировать непререкаемый авторитет. «Пошел вон! — тихо сказал он. — Слезай с руля, мокрый мерзавец! Ныряй в любимую грязь и барахтайся там в свое удовольствие!»
Трехглазый взор животного стал еще напряженнее и настойчивее. Зампу пришло в голову, что быкобраз, со своей стороны, тоже пытается заставить Зампа спрыгнуть в реку усилием воли. «Вот еще! — пробурчал Замп. — Какая чепуха! Ну и сиди тут, сколько влезет! Я ухожу — но только потому, что меня ждут другие дела!»
Спускаясь по лестнице, он задержался, чтобы снова взглянуть на Крысиный Фитиль. Сегодня труппа «Очарования Миральдры» давала комическое представление под наименованием «Пьяный рыбак и говорящий угорь», с «Балетом цветов» в качестве интерлюдии, исполненной восемью девушками-мимами в трико с многочисленными оборками; кроме того, состоялось состязание в борьбе между театральным профессионалом и местным чемпионом, а в акробатическом финале участвовали все восемь девушек, оркестр, два жонглера, три танцора-шпагоглотателя и шесть шутов-гимнастов. Программа была тщательно подготовлена в соответствии с традициями местных жителей — подобно населению большинства общин Большой Планеты, они рассматривали свое селение как единственный оазис здравомыслия в необъятном сумасшедшем доме обреченного мира. Аудитория состояла из трехсот двенадцати мужчин, женщин и детей; сбор составил более четырех тысяч унций плавниковой смолы, каковую — согласно текущему курсу, опубликованному в «Деловом вестнике» — можно было обменять в Кобле на девяносто пять железных грошей. Достаточный дневной улов — не очень много, но и не слишком мало. Завтра Замп собирался поднять якорь и дрейфовать вниз по реке — почему нет? Что было такого в верховьях Висселя, кроме нескольких забубенных поселков, настолько нищих, что их не тревожили даже кочевники-разбойники из степи Тинзит-Ала? Лантин на Стеклодувном мысу стал достаточно процветающим торговым центром, и несколько редких визитов, нанесенных туда «Миральдрой», принесли удовлетворительный доход. Тем временем, Аполлон Замп не становился моложе… Странно! Что заставило поселиться у него в голове эту совершенно не относящуюся к делу мысль? Замп еще раз обвел глазами речную гладь, спустился к себе в каюту и лег в постель.
Глава 2
Замп проснулся, когда косые лучи Федры уже позолотили дубовые доски пола каюты. Вода хлюпала под кормой, так как южный ветер поднимал рябь, бегущую против течения; якорный канат провис, судно беспокойно рыскало из стороны в сторону. Замп со стоном потянулся, выбрался из постели, дернул шнурок колокольчика, чтобы ему подали завтрак, и запахнулся в утренний халат.
Стюард Чонт расстелил белую скатерть на огромном столе из пфалакса, налил в пиалу чай и поставил под рукой, у кресла, корзинку с фруктами, после чего подал рагу из тростниковых порхунчиков в поджаристой корочке.
Неторопливо и задумчиво закусив, Замп поручил стюарду позвать боцмана Бонко — дюжего пузатого субъекта с длинными руками, короткими кривыми ногами и шишковатой лысой головой, украшенной, однако, щетинистыми черными бровями и усиками под расплющенным комковатым носом. Вежливые и уступчивые манеры Бонко никак не согласовались с его угрожающей внешностью. Помимо выполнения навигационных обязанностей, боцман подвизался в качестве корабельного борца, а также выступал в ролях палачей в драмах, требовавших изображения пыток и казней.
«Как идут дела?» — поинтересовался Замп.
«Свежий южный ветер дует прямо в лоб. Вниз по реке можно продвинуться только на буксире, то есть пришлось бы нанимать тягловый скот».
Замп недовольно покачал головой: «Береговая тропа к югу от Крысиного Фитиля — не тропа, а грязное месиво. Квэйнер уже починил ведущий вал?»
«Еще нет, капитан. Вал все еще нуждается в лощении. Кроме того, Квэйнер считает, что следует заменить сальник».
Вчера вечером, прокатившись по столу, талисман остановился на ребре! «Что ж, — решил Замп, — поднимай паруса! Если мы не можем плыть на юг, направимся на север и воспользуемся попутным ветром. Уже много лет мы не давали представления в Ювисе, в Фьюдурте и в Порт-Фитце».
«Насколько я помню, в Порт-Фитце у нас в свое время возникла небольшая проблема, — осторожно заметил Бонко. — В связи с тем, что исполнительница главной роли надела рога».
Замп крякнул: «Эти разгильдяи слишком неуступчивы в том, что касается соблюдения обычаев. Тем не менее, я не хотел бы осквернить еще какой-нибудь из их тотемов. Может быть, не следует заплывать на север дальше Ювиса. Поднимай паруса и якорь, однако».
Бонко отправился отдавать распоряжения. Через несколько минут Замп услышал, как заскрипели подъемные шкивы и затрещал якорный кабестан — огромное судно ожило под напором ветра.
Поднявшись на квартердек, Замп смотрел на удалявшийся за кормой Крысиный Фитиль. В низовьях Виссель был глубок и настолько широк, что западный берег превратился в едва заметную дымчатую полоску. Яркий солнечный свет и бодрящий ветер успокоили Зампа — зловещие опасения, вызванные ночным наблюдением за отражением, испарились, вчерашние хмельные размышления казались не более, чем воспоминанием о сновидении. Единственной существующей и возможной действительностью было настоящее: танцующие на воде блики солнечного света и ветер, приносящий гниловатый запах илистых берегов, подмытых течением, влажных тростников, ложбинника и черной ивы. Грот и фок всколыхнулись и напряглись на подтянутых гитовах; Бонко отправил дозорного на марсовую площадку. Корабль величественно рассекал речную рябь.
«Жизнь — приятная привилегия! — думал Замп. — Особенно в образе и подобии меня самого, лучшего и благороднейшего импресарио на Висселе». Гарт Пеплошторм? Разве он имеет какое-нибудь значение? Не больше, чем бедолага-рыбак, который ежится от ветра в шаланде и разинул рот, глядя на стремительно плывущую мимо «Миральдру». Замп приветствовал встречного благосклонным взмахом руки. Кто знает? Может быть, в свое время этот рыбак вспомнит великолепный корабль и его галантного капитана, придет со всей своей семьей, чтобы полюбоваться на представление, и заплатит железный грош… Рыбак не ответил на приветствие и продолжал оцепенело глазеть на роскошное судно. Замп опустил руку. Подобная деревенщина могла с таким же успехом завалиться на борт «Золотого фантазма», если бы мимо проплывала эта скрипучая баржа мошенников с их показной бутафорией… Безвкусно разукрашенный плавучий дворец Пеплошторма снялся с якоря в Кобле за две недели до отплытия Зампа, и с тех пор они еще не видели друг друга. Что ж, Пеплошторм мог делать все, что ему заблагорассудится — его решения и поступки были несущественны. Аполлон Замп занялся инспекцией судна.
У Зампа была характерная размашистая походка. Он все еще был крепок и силен, хотя в связи с благополучным прозябанием среднюю часть его торса уже никак нельзя было назвать подтянутой. У него были длинные ноги, слегка сгибавшиеся в коленях на каждом шагу; он немного сутулился, выставляя голову вперед, его голубые глаза блестели, светлые волосы развевались на ветру, аристократический нос гордо поворачивался то в одну сторону, то в другую.
На площадке средней надстройки практиковались акробаты и жонглеры, а дрессировщики и повелители насекомых отрабатывали номера под отгороженными сеткой навесами вдоль бортов. На баке труппа мимов репетировала интерлюдии и скандалила с шутами, желавшими попробовать новый трюк и требовавшими освободить для них место на верхней палубе. Собственно на сцене Дильдекс, имитатор поножовщины и поединков с применением метательных ятаганов, когтей-напалечников и заточенных крюков, бегал, прыгал и кувыркался, следуя размеченным мелом шаблонам.