Плечо боевого друга
Шрифт:
На Кубани Сергей учился в школе, закончил сельское профессионально-техническое училище и стал отличным механизатором-хлеборобом. От матери и отца он унаследовал не только бронзовый цвет лица, волосы цвета вороньего крыла, зоркие глаза, но еще и неуемную любовь к простору степей, к Родине. Рос парень смышленым, горячим, добрым. У него не было тайн от друзей, он делился с ними куском хлеба, яблоком или печеной картошкой. Нередко в играх, в езде верхом на коне Сергей опережал всех своих друзей.
Успешно окончив училище в 1963 году, Сергей Богданенко пришел по направлению в совхоз «Полтавский» Красноармейского района на должность механизатора.
— Наш совхоз, сынку, — по-отцовски мягко сказал Шерстюк новичку, — передовой в районе. У нас не любят лодырей, пьяниц, нечестных людей. Отсюда делай вывод: работать требуется по-гиталовски, вставать рано и ложиться поздно. С душой относиться к технике. Чего не умеешь, не стесняйся, спрашивай. Научим, лишь бы была охота, а опыт — дело наживное. Он приходит с годами, с практикой.
День ото дня рос и мужал молодой механизатор под добрым и заботливым наставничеством звеньевого Шерстюка. В минуты короткого отдыха, в обеденный перерыв они садились рядком и неторопливо вели беседу о хлебе, о важном и почетном труде механизатора. Говорил больше Шерстюк, как старший по возрасту, фронтовик, знатный хлебороб. Сергей же ловил и запоминал каждое слово своего учителя, благодарил судьбу, что послала ему такого простого и заботливого человека.
Шло время. Авторитет молодого механизатора Сергея Богданенко креп. Молодежь совхоза избрала его комсоргом. Звеньевой Шерстюк гордился своим учеником и воспитанником. И надо же было такому случиться. Через год-другой Сергей учил хлеборобскому делу сына Шерстюка. Как говорится, долг платежом красен!
— Меня учил твой отец, Саша, — говорил Сергей. — Теперь я буду наставлять тебя. Запомни, друг мой, такую поговорку: «Хлеб на стол, и стол престол».
Саша Шерстюк стал штурвальным на комбайне Сергея Богданенко. В 1970 году парни были награждены Юбилейной ленинской медалью «За доблестный труд». Старший Шерстюк говорил на селе: «Я заронил доброе зерно в душу Сергея Богданенко, а он посеял его в душу моего сына Саши. Ребята работящие, любящие нашу землеробскую долю. Горжусь ими».
Тут он потрогал свои прокопченные табаком усы, широко и лукаво улыбнулся: дескать, знай наших. У него была причина гордиться своими учениками. Судите сами. Случалось, что в период уборочной страды Сергей и Александр сидели за рулем комбайна по восемнадцать и более часов подряд, обливаясь потом, глотая мякинную пыль, не разгибая спин.
Хлеб достается человеку нелегко. Чтобы его вырастить и убрать, приходится немало поволноваться: то суховеи налетят, то дождя ни росинки не выпадет. Вот и гадает хлебопашец: как ему быть, как спасти и собрать урожай. Ведь хлеб растить — дело сложное.
— В тот год, — вспоминал Сергей Богданенко, — мы работали от зари до зари. Заранее готовили комбайны: подтягивали гайки, регулировали узлы, смазывали детали. Чуть с востока покажется солнце, мы спешим в поле. Заходим и на комбайнах мчимся по волнам золотой пшеницы. Сердце захолонет от радости, когда в бункеры течет дождь спелого полновесного зерна. Водители автомобилей едва успевают отвозить его на совхозный ток. Домой возвращаемся затемно. Окунусь в речку, подышу свежим воздухом, на скорую руку поужинаю — и в постель. Спится мертвецки. А утром снова в степь, опять на комбайн. По сорок центнеров зерна собирали
Что может быть дороже и милее для сына отцовской похвалы! Сергей будто крылья обрел, раз и навсегда поверил в свое хлеборобское счастье. Уходя в армию, он крепко обнял отца:
— Был я, папа, не последним комбайнером на селе. Буду таким же и в армии. Отслужу свой срок честно, вернусь на комбайн. За меня не беспокойся!
Я ВИЖУ СОЛНЦЕ
Нелегкая судьба выдалась у Ивана Еременко. Родился он в грозную военную пору. От отца с фронта ни весточки. За околицей рвались снаряды. Враг подступал к станице. А с мальчиком что-то неладное творилось. Пора бы уж на игрушки засматриваться, ручонками к ним тянуться, а он ко всему безразличен.
Евдокия Стефановна, мать, поделилась своей тревогой с подружкой. Та на следующий день привела врача. Посмотрел он мальчонку и такое сказал, что оборвалось сердце, потемнело в глазах от страшной правды. Затем врач заверил, что зрение, мол, вернуть еще можно, что, будь у него инструмент, он бы и сам смог помочь их горю.
— Я сбегаю за инструментом, — спохватилась соседка.
— Куда бежать? — тяжело вздохнул врач. — Больницу-то вчера варвары разбомбили. Все сгорело…
Обнял убитую горем мать:
— Не плачь, Евдокия Стефановна. Дай срок, будет твой сын видеть. Только бы поскорее нам фашистов прогнать.
Евдокия Стефановна завернула мальчишку в одеяльце, взяла узел с немудреными пожитками и вместе со всеми покинула родную станицу. А когда война кончилась, снова вернулась на родину.
Ваня рос любопытным, бойким, непоседливым. Ему все хотелось знать, все потрогать своими руками. Допоздна сидел он с матерью на порожке, слушал рассказы о деревьях, реках и озерах, о животных и птицах, о больших городах, о людях-героях.
— Мама, я скоро увижу солнце? — допытывался мальчик.
— Скоро, скоро, — отвечала мать.
Днем Иван возьмет, бывало, в руки палку и вместе с верной собакой Мушкой отправится по станице познавать мир. Станица небольшая и Ивана почти все знали, относились к нему с участием. Правда, иногда мальчишки озорничали, подсовывали ему в руки вместо цветов крапиву. Иван обжигался, злился, грозился палкой, но никогда не ссорился с ребятами. С ними он даже в кино ходил. Сядет скромно в уголке и слушает музыку, ловит слова, а ребятишки наперебой комментируют, рассказывают ему, что там, на экране, происходит. С ребятишками он и рыбу удил, а вот плавать так и не научился. В воде терял ориентировку и однажды чуть не утонул.
Ивану все давалось с трудом. Но умел он и гвоздь забить, и доску отпилить, и топор наточить. В хлопотах да заботах мать не заметила, как сыну пошел девятнадцатый год. Ростом вымахал высокий, ладный, в плечах косая сажень, голос басовитый… «Весь в отца», — думала Евдокия Стефановна.
Отец не вернулся с войны, и все хлопоты по воспитанию сына легли на плечи матери. Трудно было. А сын рос. Слепота угнетала: он стал строже, замкнутее.
Как-то мать с соседями собралась в районную станицу Удобную на весеннюю колхозную ярмарку. Перед отъездом она давала сыну тысячу наказов. А он вдруг попросил: