Пленить сердце горца
Шрифт:
Его взгляд помрачнел.
— Я должен уйти, девочка. Я больше не навлеку на это место новых бед.
— Почему ты думаешь, что этот пожар из-за тебя? — спросила Джиллиан, борясь со своим собственным инстинктом, подсказывавшим, что пожар действительно был связан с ним. Она не знала причины, но тем не менее была уверена, что это правда.
— О! Ты такой самонадеянный, — смело напустилась она на Гримма, решив убедить его в том, что правда не была правдой — она была готова всеми правдами и неправдами удержать его.
— Джиллиан, — с досадой вздохнул он и потянулся к ней.
Джиллиан стала отбиваться
— Нет! Не прикасайся ко мне, не обнимай меня, если это означает прощание!
— Я должен, девочка. Я пытался рассказать тебе — Господи, я пытался сказать это самому себе! Мне нечего предложить тебе. Ты не понимаешь, что все это невозможно. Как бы сильно я этого ни желал, я не могу предложить тебе той жизни, которую ты заслуживаешь. Такое, как этот пожар, случается со мной постоянно, Джиллиан. Быть рядом со мной опасно. За мной охотятся!
— Кто за тобой охотится? — зарыдала она, и мир вокруг нее стал разваливаться на глазах. Гримм рассерженно махнул рукой.
— Я не могу объяснить тебе этого, девушка. Тебе просто придется поверить мне на слово. Меня нельзя назвать нормальным человеком. Мог бы нормальный человек выжить после этого?
Он кивнул в сторону пожара.
— Тогда кто ты? — крикнула она. — Почему ты просто не скажешь мне этого?
Гримм покачал головой и закрыл глаза. После долгой паузы он снова открыл их. Его глаза горели ослепительным светом, и Джиллиан ахнула от промелькнувшего воспоминания — воспоминания пятнадцатилетней девушки, видевшей, как этот человек сражается с Маккейнами. Видевшей, как он, казалось, на глазах увеличивался, становился шире в плечах и крепче с каждой пролитой каплей крови. Видевшей, как его глаза горели, как угли, которые сгребли в кучу, слышавшей его леденящий душу смех. Удивлявшейся, как человек мог убить стольких врагов и остаться невредимым.
— Кто ты? — повторила она шепотом, страстно желая, чтобы он ее успокоил. Она молилась, чтобы он не был ничем большим, кроме как человеком.
— Воин, который всегда…
Гримм закрыл глаза.
«Любил тебя», — мысленно сказал он.
Но он не мог произнести этих слов, потому что не мог исполнить того, что они обещали.
«Обожал тебя, Джиллиан Сент-Клэр. Человек, который не совсем человек, который знает, что ты никогда не сможешь принадлежать ему».
Он вздохнул.
— Ты должна выйти замуж за Куина. Выйди за него замуж и освободи меня. Не выходи замуж за Рэмси — он недостаточно хорош для тебя. Но ты должна меня отпустить, потому что я не переживу, если ты умрешь у меня на руках, а это неминуемо, если мы будем вместе.
Он встретил ее взгляд, безмолвно умоляя ее не делать расставание еще труднее, чем оно есть.
Джиллиан оцепенела. Если этот мужчина собирается бросить ее, она заставит его пострадать. Она прищурилась, посылая ему бессловесный призыв быть храбрым, бороться за их любовь. Но он отвернулся.
— Спасибо тебе за эти дни и ночи, девочка. Спасибо, что подарила мне лучшие воспоминания моей жизни. Но сейчас скажи мне «прощай». Отпусти меня. Оставь в памяти то чудесное время, которые мы делили, и отпусти меня.
Из глаз Джиллиан потекли слезы. Он уже принял решение, уже начал удаляться от нее!
— Это неправда, Гримм! — взмолилась она. — Не может все быть так плохо. Что бы там ни было за твоими плечами,
— Я животное, Джиллиан. Ты меня не знаешь!
— Я знаю, что ты самый благородный человек из тех, кого я встречала! Мне неважно, какой будет наша жизнь. Я буду жить любой жизнью, если это только будет жизнь с тобой, — прошептала она.
Когда Гримм медленно попятился, Джиллиан увидела, как жизнь исчезает из его глаз, а взгляд застывает и мертвеет. Она остро ощутила потерю: что-то внутри нее разом опустело, оставляя вакуум, засасывающий насмерть.
— Нет!
Он все пятился, Оккам шел за ним с тихим ржанием.
— Ты сказал, что обожаешь меня! Если бы я действительно была тебе небезразлична, ты бы боролся за то, чтобы быть со мной!
Гримм поморщился.
— Ты мне слишком небезразлична, чтобы причинять тебе боль.
— Трус! Ты не знаешь, что такое быть небезразличным, — страстно закричала она. — Быть небезразличным — значит любить. А любовь должна быть с кулаками! Любовь не ищет легких путей. Черта с два, Родерик, если бы любовь была таким простым делом, она была бы в жизни у каждого. Ты трус!
Гримм вздрогнул, и на подбородке бешено задергалась мышца.
— Я поступаю благородно.
— К черту благородные поступки! — вскричала Джиллиан. — У любви нет гордости, любовь стремится лишь к выживанию!
— Прекрати, Джиллиан. Ты хочешь от меня большего, чем я могу сделать.
Ее взгляд стал ледяным.
— Я вижу. Я думала, ты герой во всем. Но это не так. Оказалось, что ты просто человек.
Джиллиан отвела взгляд в сторону и затаила дыхание, гадая, достаточно ли она вывела его из себя.
— Прощай, Джиллиан.
Он вскочил на коня, и ей показалось, что они слились в одного зверя — переплетение теней, растворяющихся в ночи.
Джиллиан ощутила, как рушится ее мир. Он оставил ее! В самом деле оставил. Внутри нее зарождалось рыдание, такое мучительное, что она согнулась пополам.
— Ты трус, — прошептала она.
Глава 22
Ронин вставил ключ в замок, постоял в нерешительности, затем расправил плечи и посмотрел на высокую дубовую дверь, окованную сталью. Дверь под величественной каменной аркой возвышалась над ним. Над аркой были выдолблены слитые в одно слова «Deo non fortuna» — «Божьим промыслом, а не волей случая». Долгие годы Ронин отвергал эти слова, отказываясь приходить сюда, полагая, что Бог оставил его. Выражение «Deo non fortuna» было девизом его клана, верившего, что их особые таланты были богоданными и имели определенную цель. Затем из-за его «таланта» умерла Джолин.
Ронин тревожно вздохнул и заставил себя повернуть ключ и толкнуть дверь. Проржавевшие петли скрипом выразили свой протест долгому бездействию. В дверном проеме заплясала паутина, и его поприветствовал заплесневелый запах забытых легенд. «Добро пожаловать в Зал Предков, — зашумели легенды. — Неужели ты действительно думал, что сможешь забыть нас?».
Зал был свидетелем тысячелетней истории клана Макиллихов. Высеченный глубоко в недрах горы, он взмывал на головокружительную высоту в пятьдесят футов. Изогнутые стены переходили в царственную арку, а потолок был раскрашен графическими изображениями эпических героев клана.