Шрифт:
Пролог
Территория Флориды
Ранняя осень, 1837 год
Ей казалось, что она почти мертва, во всяком случае, так близка к смерти, словно уже ощутила холодную сталь лезвия, занесенного над горлом, ощутила вкус своей горячей и липкой крови, давилась ее пульсирующей струей…
Но внезапно воздух прорезал резкий гортанный крик. Воин, едва не прикончивший девушку, замер. Лезвие не коснулось ее горла, ибо крик, вернее, пронзительный и властный клич, перекрыл звуки резни и остановил вакханалию грабежа и разбоя ликующих дикарей, которые, победив в бою, накинулись
Громогласный вопль будто парализовал их. Какофонию звуков сменила мертвая тишина. Тила не отрывала глаз от своего врага. Он, казалось, окаменел. Жестокий воин с коротко подстриженными иссиня-черными волосами и почти обнаженным телом, натертым медвежьим салом. Темно-карие глаза смотрели на нее с ненавистью. Он хотел лишить ее жизни, и Тила с такой же ненавистью уставилась на него.
В чем же дело? Она толком не понимала, что происходит — почему внезапный властный клич другого воина прекратил эту расправу, — но уже достаточно натерпелась. Тила не участвовала в американской военной экспедиции, а всего лишь пыталась покинуть этот варварский край. Именно варварский, хотя и красивый. Вот и сейчас, когда солнце садилось, небо окрасилось в самые разные тона — золотистые, желтые, оранжевые, малиновые. Солнце скоро зайдет, потом появятся луна и звезды, повеет прохладный ветерок, и жара спадет.
Скорее всего она умрет, когда тьма окутает дикую, свободолюбивую прекрасную землю…
Возможно, Тила подверглась сейчас такой ужасной опасности потому, что большинство ее сопровождающих были выбраны из тех, кто служил под командованием ее отчима. Ожесточенные, безжалостные солдаты уже давно шныряли по этим болотам, изгоняя семинолов [1] и других индейцев с их земель. Нет, не просто возможно, это наверняка так.
Мало кого из белых индейцы ненавидели так люто, как Майкла Уоррена и тех, кто служил под его началом.
1
Племя североамериканских индейцев, живших сначала в Алабаме, затем во Флориде, а сейчас — в Оклахоме.
И видимо, его приемную дочь тоже.
В глубине души Тила прекрасно понимала, что солдаты часто не менее безжалостны и жестоки, чем краснокожие. И в сущности, даже не могла обвинять индейцев за ненависть к отчиму и ко всему, что связано с ним.
Но ведь сама Тила не сделала им ничего плохого! Да и некоторые из ее сопровождающих не причинили индейцам никакого вреда. Эти зеленые юнцы слишком молоды и наивны. Неужели им суждено умереть в этих диких местах? О нет, она не заслужила такой смерти в этой забытой Богом глуши!
— Мерзавец! — вдруг бросила Тила воину, все еще державшему ее за волосы, и, отчаянно стремясь высвободиться, изо всех сил ударила его в пах. Может, хоть в последние секунды жизни ей удастся свободно вздохнуть.
Он взвыл от боли и негодования и, к облегчению и радости Типы, скорчившись, ослабил свою смертельную хватку.
Она попыталась вскочить и убежать. Но индеец закричал, схватил ее за руку, вновь бросил на землю и вновь занес над Тилой нож, обагренный кровью множества мужчин, лежавших на поле боя.
В этот момент опять прозвучал тот же властный голос, который прекратил резню. Не успев опомниться, хватая воздух ртом, Тила увидела, что мускулистого воина оторвали от нее. Даже не подумав, почему это произошло, она встала на колени, потом на ноги и бросилась прочь, решив не сдаваться без борьбы, а сделать попытку освободиться.
Кто-то схватил ее за волосы, и Тила закричала от боли, когда ее резко потянули назад. Она неистово сопротивлялась, надеясь вырваться, но большая бронзовая рука крепко держала ее. Тила брыкалась и выворачивалась, но ее повернули, схватили за талию и снова бросили на землю. Подавляя рыдания, она подумала, что все вернулось к тому, с чего началось.
Впрочем, это было хуже, гораздо хуже. Потому что этот мужчина уселся на Тилу и, схватив запястья девушки одной громадной рукой с длинными пальцами, прижал их к земле у нее над головой. Длинные выгоревшие золотисто-каштановые волосы Тилы каскадом упали ей на лицо, так что теперь она ничего не видела. Ко всему прочему он безжалостно сжал ногами бедра извивающейся девушки. Она не могла ни вздохнуть, ни закричать, а собственные волосы, казалось, вот-вот задушат ее…
И тут их отвели с лица Тилы. Она почувствовала, как пальцы гладят ее щеки, убирая с них спутанные, разметавшиеся пряди. Тила открыла рот в беззвучном крике и несколько мгновений ничего не ощущала и не слышала, кроме громкого биения своего сердца, а только смотрела в глаза, пронизывающие ее насквозь. Они пригвоздили Тилу к земле с такой же силой, с какой руки и ноги мужчины удерживали ее.
Это были поразительно волнующие голубые глаза. В минуты гнева они полыхали синим пламенем; когда же он смеялся, глаза становились голубыми, словно летнее небо. Эти голубые глаза преследовали, околдовывали, притягивали Тилу и раньше, возможно, потому, что на бронзовом лице сияли особенно ярко.
Бегущий Медведь.
Так его звали здесь, в темно-зеленой чаще и в полных опасностей болотах. Так называл этого человека его народ.
Это имя он получил в тот день, когда простился с детством и выпил черный напиток. И оно вполне соответствовало ему — быстрому, грациозному и сильному. Тила знала об этом, ибо он поразил ее воображение.
Сейчас на нем были лишь бриджи из оленьей кожи, серебряные ожерелья и кожаные сапоги. Ничто не прикрывало его фантастически сильный мускулистый торс. Частые и трудные походы поддерживали его в прекрасной форме. Он являл собой великолепный образец мужской силы, поэтому было не важно, враг этот человек или нет, белый или краснокожий. Черные как смоль, густые, слегка вьющиеся волосы и необычайной голубизны глаза свидетельствовали о том, что в его жилах течет и кровь белых. Смешение двух рас сказывалось во всем его облике, особенно в лице: волевом, с высокими и широкими скулами, с упрямым квадратным подбородком, длинным тонким носом, полными чувственными губами, высоким лбом, изогнутыми черными бровями и… такими глазами!
Тила сомкнула веки, чтобы не видеть этих глаз. Сердце ее бешено колотилось. Девушку и раньше обжигал их голубой огонь.
Сейчас он стал Бегущим Медведем.
Но когда Тила впервые встретила его, он был Джеймсом Маккензи. Здесь он настоящий дикарь, с обнаженным телом и простыми серебряными украшениями. А в ту ночь она увидела его в белой сорочке с жабо, в черных бриджах, малиновом жилете и черных сапогах. Тогда, в мире белых людей, он элегантно двигался, изящно танцевал и был красноречив. Но сердца женщин возбужденно трепетали, потому что от него веяло опасностью. Казалось, он источает энергию, напряжен, как пружина, и от него пышет жаром. И в то же время Джеймс выглядел джентльменом. Тила и познакомилась с ним как с человеком своего круга.