Пленники дорог
Шрифт:
— Что ж ты, стерва, надумала лезть в те места, куда таким, как ты, входа нет? Мозги отсохли? Куда сдуру вползти задумала? Что, тоже дворянский титул захотела иметь, как твоя подобранная в глухой дыре сестра? Считай, ты им уже подавилась! Я и не таким шустрым голову к заднице гвоздями приколачивал! — захрипел титулованный молодчик. А запахом пота и какой-то сладковатой дрянью от него несло так, что чувствовалось и за несколько шагов. — Ты в какие игры сунулась? Кому палки в колеса ставишь? Что, серого лотоса обкурилась, дрянь деревенская? Значит, и ответишь сейчас так, как расплачиваются такие не в меру наглые суки! Что, из-под коровьего хвоста сразу в дамки решила прыгнуть? Хрен тебе, а не исполнение желаний! Сейчас ты мне выложишь все то, о чем сегодня вечером Правителю должна была сказать! И подробно! Причем с именами, датами, подробностями!.. И только попробуй утаить хоть какую мелочь! Каждый палец узлом завяжу!.. Ну, чего молчишь?
Отвечать хоть что-то этому омерзительному типу у меня не было ни малейшего желания. Во — первых, я не понимала, что ему от меня нужно, а во — вторых… Этот человек вызывал во мне чувство, близкое к рвотному, и с ним не хотелось не то, что говорить, а не было ни малейшего желания даже смотреть в его сторону. Вот кто меня беспокоил куда больше, так это его приятель. Он все с той же презрительно-омерзительной улыбочкой смотрел на меня, и все так же ласково — мечтательно поглаживал свою перчатку с шипами, а в его глазах было нечто такое грязное и липкое, что на ум приходило желание немедля помыться.
— Ты! — стал выходить из себя рыхловатый мужик. — Что, язык проглотила? Так мы его сейчас достанем, не сомневайся! И сюда никто не придет, напрасно надеешься! Ну что, хорошо они тебя спрятали? Да кому надо на тебя время терять! Придумали фигню для простаков — к бабе соваться нельзя, оттого что она эрбат! Нашли, кого обманывать! Да им меня вокруг пальца никогда не обвести! Хочешь сдохнуть без мук — рассказывай все, что знаешь! И без понуканий! От кого сведения пришли, кто послал, где деньги взяли — в общем, выкладывай все, что хотя бы слышала краем уха. Чего молчишь? Тебя, дуру, законный принц спрашивает!
— Она с нами разговаривать не желает — вышел вперед второй. — Вон, отворачивается… Увы, Ваше Высочество, как это ни прискорбно, но я буду вынужден применить к этой особе небольшое понукание… Ох, и как же я люблю развязывать языки таким упрямицам!.. Да, мой принц, только для небольшого уточнения: сколько ты дашь мне времени для того, чтоб очень нежно и убедительно разговорить эту бабу?
— Чем быстрее, тем лучше.
— А…
— Если будет долго ломаться, то для начала выбей ей один глаз. Будет выламываться дальше — забей ей его в глотку!
— Понятно. Все, как обычно… — шагнул ко мне тот. — Для начала послушаем, как она будет орать… Ох, нравится мне это дело! Ну, стервочка, какой глазик из двух пока еще имеющихся тебе первым выбивать будем? Стесняешься признаться? Бывает… А, положимся на волю проказницы-судьбы! Тебе понравится то, что сейчас произойдет…
Я по-прежнему молчала, прислонившись к решетке между прутьями. Со стороны, наверное, казалось, что женщина смертельно напугана. Недаром у жилистого мужика улыбка стала еще похабней. Еще один шаг — и рука в перчатке с шипами метнулась в мою сторону. Беда этого мерзавца в том, что я уже знала, что он сейчас намеревается сделать: вначале удар перчаткой в живот, затем добавить локтем по согнутой шее, и в довершение — врезать коленом по опущенному лицу, чтоб сломать нос…А уж что должно было произойти дальше — бр — р!… Богатая у тебя выдумка, парень, как я погляжу! Причем этих двух мерзавцев, похоже, нисколько не смущает, что все это будет на глазах людей, сидящих в соседних клетушках. Как видно, до подобных мелочей им нет никакого дела…
Одной мне с этим типом, может, и не правиться, да спасибо предку — подсказал, как надо действовать! Крутануться на ногах, мгновенно отклониться набок, чтоб кулак с железными шипами просвистел мимо, тут же, еще в воздухе, заломить и отвести в сторону эту его летящую руку так, чтоб сильный удар, предназначавшийся мне, пришелся в прутья решетки… И тут же, не дав времени жилистому протереть себе мозги и понять, что произошло, самой ударить его коленом между ног…У меня воображение куда проще, но можно придумать кое — что интересное и здесь! В тот краткий миг, когда он еще не до конца понял, что же такое случилось, но с рычаньем стал поднимать голову, я выхватила из кучи щепок заранее припрятанный там острый обломок деревяшки и с размаха воткнула его в глаз мужика. Ты, голубчик, настолько страстно мечтал оставить меня изуродованной и слепой, что я даю тебе возможность ощутить на собственной шкуре, какое невыразимое удовольствие я должна была получить!.. Что способен натворить с человеком острый обломок дерева — на это я насмотрелась еще в родном поселке…
Раздался животный рев подбитого зверя, и непонятно, чего в нем было больше: боли, бешенства, испуга или растерянности. Даже мне, подспудно ожидающей крика раненого человека, он полоснул по нервам, а что тогда говорить о его высокородном приятеле!.. От растерянности наглый хам окаменел на короткое время. А может, пока еще до конца не осознал того, что именно сейчас произошло на его глазах: в голове мутновато, да и, судя по всему, не привыкли мучители к отпору со стороны жертв… Ладно, хватит крика — надоел, да и орешь ты, мужик, на редкость визгливо…
Но когда вопль оборвался, и мертвое тело со сломанной шеей упало на пол, подмяв под себя перчатку с шипами — вот тогда враз протрезвевший родственничек Правителя кинулся на меня. В его руке оказался длинный и очень тонкий кинжал, от которого я отпрянула с трудом — места в камере было совсем мало. А вот этого оружия мне стоит опасаться всерьез: предок предупредил, что клинок смазан очень сильным ядом — достаточно всего разок слегка поцарапаться… Честно говоря, не ожидала я от этого пьяницы такой стремительности — передвигался он быстро, ловко загоняя меня в угол, и своим длинным кинжалом умудрялся выписывать в воздухе чуть ли не восьмерки… Не знаю, как остальным наукам, но владеть оружием его в свое время обучили неплохо. Чувствуется хорошая школа! Вот оттого-то и я, чтоб (не допусти того Всеблагой!) не получить от него этим клинком хотя бы царапину, вынуждена была отступать и увертываться со всей ловкостью, на которую только была способна. Пара шагов — и я оказалась прижата к холодной стене. Раз, другой… Да, будь мужик трезв или более собран, то, скорей всего, плохо бы мне пришлось… Кинжал, ударяясь о выщербленную стену, высекал из нее искры. Вообще-то в тех местах, куда с силой бил кинжал, должна была оказаться я… Просто пока я успевала уворачиваться… Но это пока… Что же делать? Надолго меня не хватит, а достать этого типа я не могу — вынуждена осторожничать из-за отравленного кинжала… А если…
С превеликим трудом, вновь увернувшись от хищного лезвия, я метнулась все к той же куче обломков, благо до нее не было и двух шагов. Схватив сверху горсть деревяшек, швырнула их прямо в покрасневшее от злости мужское лицо… От растерянности он чуть помедлил, и на секунду — другую зажмурился, прикрыв другой рукой лицо от летящих обломков. Этого мне вполне хватило, чтоб перескочить через наваленные кучей деревяшки, заскочить за спину мужчины и вывернуть ему руку с зажатым в ней отравленным кинжалом так, чтоб он от резкой боли согнулся чуть ли не до земли, а спустя еще миг выпавший из его руки кинжал зазвенел, ударившись об пол камеры. Оттолкнув ногой подальше в сторону отравленное оружие, я прошипела мужику на ухо:
— Утихомирься, придурок! Что, до сей поры не протрезвел после вчерашнего? Или сегодня уже по-новой успел нажраться? Пора бы уже в себя придти! Или дозу большую разом принял? Хватит и того, что ты гонял меня здесь, как зайца! Если будешь продолжать рыпаться, то приляжешь на пол со сломанной шеей рядышком со своим не в меру шустрым приятелем!
— Да как ты смеешь!? — пропыхтел сквозь зубы согнутый. — Дрянь! Отпусти меня, я приказываю! Слышишь! Я кому говорю! Да ты у меня сегодня… нет, сейчас же на колу окажешься! Сам в тебя его вобью! Ах ты!… - и последовавшие за этим слова были такие грязные, каких я в жизни не слышала. И при этом высокородный хам обзывал меня так виртуозно, что окажись рядом пьяный боцман, прошедший огонь и воду — и тот бы из последних сил бросился записывать услышанное, чтоб не забыть этакую благодать…