Пленники дорог
Шрифт:
— Понятно… Да, кстати, думаю, вы знаете, как меня звать. Но на всякий случай представляюсь — Лия. А как к вам обращаться?
Небольшая пауза. Парочка переглядывается между собой.
— Слушайте, мне нет никакого дела, как вас звать на самом деле. Назовите, под какими именами вы устраивались в обоз. Должна же я как-то вас звать.
— Я — Вен, а он — Дан, — неохотно произнес светловолосый.
Спорить готова, что их звать не так. Да и не подходят простые крестьянские имена этим, вне всякого сомнения, высокородным людям. Впрочем, мне до этого дела нет. А вот до чего есть дело, так это до того, что их в нынешнем облике легко раскусит первый же стражник.
— А теперь послушайте меня. Марида просила помочь вам добраться до Стольграда, не привлекая излишнего внимания. Но при взгляде на каждого из вас можно прямо на его лбу прочитать почти что полную родословную с толпой знатных предков, уходящую в невесть какие глубины веков… Да и ухватки ваши явно не крестьянские. Так что давайте придумывать вместе, как выкрутиться. Вен, давай сначала разберемся с тобой.
Светловолосый Вен. Ему лет тридцать, ну, от силы тридцать пять. Необычная внешность для наших мест… Высокий, подтянутый, быстрый. По движениям сразу понятно, что воин. Удлиненное лицо, очень тонкие, породистые черты лица, притягивающие взгляд бархатные карие глаза. Красивый мужчина. Такой не затеряется в любой толпе. От него исходит чувство уверенности в себе, в своем превосходстве, силе. Женщины к ногам таких мужчин падают, как скошенные цветы. Интересно, как же ты, такой храбрый и самоуверенный, в невольничий караван попал? Вольгастр тоже был уверен в себе, хотя ему ой как далеко до этого красавца… Стоп, а вот это лишнее!
Я достала дорожную сумку, где были сложены предметы рукоделия. Нашла там тесьму, охватила от нее два куска.
— То, что ты служил в армии, хорошо заметно. Убери свои длинные волосы, собери их в хвост на затылке и перетяни одним куском тесьмы. Другим перетяни лоб. Так у нас ходят отставные солдаты… Дальше. Ослабь пояс, не одергивай рубаху. Ты не в армии, а рубаха — не мундир. Одежда у крестьян не должна обтягивать фигуру. Рубашка над поясом пусть свисает свободно. У тебя есть с собой оружие?
— Да, имеется. Два ножа, метательные звезды, боевой топор, лук, стрелы…
— Что такое метательные звезды я не знаю. А вот ножи… Один засунь в сапог так, чтоб из рукоятка наружу торчала, другой закрепи на поясе. Ага, вот так. Там же, на спине за поясом, солдаты обычно носят боевой топор, ну да ты и сам знаешь, наверное. Лук и колчан со стрелами пусть постоянно находятся при тебе. Давай их тоже за спину. Что ж, сейчас ты выглядишь как отставной солдат, который подрабатывает охраной. И вот еще: хоть мне этого очень не хочется, но для большей достоверности я вынуждена на время дать тебе своего коня. На телеге ты смотришься совсем не к месту. Женщина, путешествующая верхом, все же притягивает взгляд посторонних, а бывший воин, вложивший все свои деньги в дорогого коня — это довольно обычное явление. Да и трудно предположить, если вдруг нас будут искать, что сбежавшие ночью люди так быстро сумеют обзавестись всем необходимым для поездки. И не радуйся так, Медка я тебе одолжу только до столицы. Дальше выкручивайся сам.
— Медок, — прошептала я, наклонившись к уху коня, — извини, но я вынуждена это сделать. Пусть он пока будет с тобой. Ладно? Ты его слушайся, но по приезде в Стольград я тебя у него заберу. Договорились?
Конь вздохнул, фыркнул, но согласился. Ему тоже не хотелось менять хозяина, даже на время, но раз так сложилось…
Дважды Вена уговаривать не пришлось. Он даже соизволил благодарно улыбнуться. Мне же пришлось садиться на его место в телеге рядом с мальчишкой, который чуть брезгливо пододвинулся. На Медке Вен смотрелся замечательно. Настоящий воин, защитник. Даже его немного заносчивый вид на коне был более чем естественен. Воплощенная наяву мечта многих женщин. Интересно, сколько лет бабонькам, тем, кто едет в нашем обозе? Если молодые, или, не приведи Пресветлые Небеса, незамужние, то как бы проблем не возникло: на такого красивого мужчину женщины не могут не обратить внимание, тем более, что он заметно выделяется на фоне простоватых возниц.
Теперь — второй, назвавшийся именем Дан. Мальчишка чуть насмешливо смотрел на меня. До сих пор он не проронил ни звука. Сидит на телеге, как на троне. Да у кого же из простых людей такая прямая спина, так расправлены плечи, кто так держит голову? А руки… Белые, хотя и в царапинах, но ухоженные, с тонкими удлиненными пальцами — смешно даже подумать, что эти руки могут держать лопату или колун для колки дров. Это руки человека, не привыкшего к тяжелой работе. Мозоли, кажется, на них тоже присутствуют, но скорее как следы от постоянных тренировок с мечом. Насмотрелась я за свою жизнь и на отставных солдат, имею представление об их ладонях… Сейчас мальчишка правил телегой, держа вожжи так, как всадники держат поводья у коня. Не пойдет! И этот его высокомерный взгляд… Крестьяне так не смотрят. Это врожденное или выработанное годами под приглядом строгих учителей. Ростом немного повыше меня, симпатичное темноглазое лицо. Внешне очень милый парнишка. Не знаю, справил ли он двадцатилетие. Скорее всего, ему лет семнадцать-девятнадцать.
Ох, ну а с тобой-то, друг, что делать? Если считаешь, что в нынешнем обличье тебя можно принять за крестьянина, то в таком случае я легко смогу сойти за жену Правителя.
— Послушай, милый, — обратилась я к мальчишке, — ты не мог бы эти несколько дней поездки сидеть не так прямо? И на простолюдина со своим надменным видом ну никак не тянешь…
Мальчишка лишь чуть заметно передернул плечами — понимай это так, как твоей душе угодно.
— Дорогой, — я стала терять терпение, — мне нет дела до того, кто ты есть на самом деле. Будь хоть сыном самого Всеблагого! Но я обещала Мариде доставить вас в Стольград в целости и сохранности, и только поэтому нам надо придумать нечто такое, чтоб вы оба на пути туда не привлекали ничьего лишнего внимания. С этим, надеюсь, согласен?
Опять все то же непонятное передергивание плечами. Он что, не желает говорить с теми, кто ниже его по рождению?
— Дан, ты меня слышишь? А может, ты меня не понимаешь? Или перед обращением к вам, уважаемый, вначале требуется получить письменное разрешение?
— Я тебя слышу и прекрасно понимаю, — наконец изволил откликнуться тот. — И не стоит повышать голос.
О, Великие Небеса! Я почти что схватилась за голову. Нет, Мариду надо убить без всяких сожалений! На нашем языке мальчишка говорил правильно, но с заметным жестковатым выговором уроженца Харнлонгра, соседнего государства. Так он оттуда! Теперь ясно, на каком языке они с ведуньей общались. Вот только при первом же досмотре или проверке, стоит ему открыть рот, как мы пропали! Если нас ищут, то уж такую отметину, как чужой говор, обязательно укажут среди главных примет. И что мне теперь делать прикажете? Такое не спрячешь. А впрочем…
— Вен, — позвала я всадника, — сейчас же нарви мне листьев подорожника.
— Зачем?
— Рви, я сказала!
Тот отъехал с весьма недовольным видом. Не привык, видимо, выполнять женские приказы. Впрочем, скоро он высыпал в нашу телегу пару десятков листьев. Я тем временем снова полезла в дорожную сумку, и, вытащив кусок полотна, оторвала от него полосу шириной в ладонь. Затем стала разминать пальцами принесенные листья и хотела было приложить их к шее мальчишки, но тот мотнул головой.
— Это еще зачем?
— А затем, что отныне и до приезда в Стольград у тебя будет болеть горло. Внутренние нарывы. И отныне при всех разговорах, при ответах на любой вопрос, ты можешь произносить лишь "да" и "нет", ну, и еще издавать пару ничего не значащих звуков. Воспаленное и обложенное горло не дает тебе говорить. А одно из лучших простонародных средств для лечения нарывов — сок подорожника, да где ж его в дороге взять! Вот и приложим листья того же подорожника тебе к шее, прибинтуем, и ни у кого не вызовет подозрения ни твоя осанка, ни то, как ты держишь голову. При нарывах на шее человек держится несколько неестественно, не так, как обычно. Да и иноземный говор таким образом можно скрыть.